Смерть по сценарию

Андреева Наталья Вячеславовна

— Ну, писатель вправе исказить некоторые факты, это же роман, а не документальное произведение. Ваши претензии я принимаю и на обороте титула укажу, что события и имена вымышленные и к тому, что произошло на самом деле, отношения не имеют.

— Да? Но расследование было?

— Это только рекламный трюк, как бизнесмен, вы меня поймете.

— Я знаю, что такое реклама. Там, в этом романе, еще есть рассуждения про тупых милиционеров, которые слушают, есть ли спички в коробке, тряся перед ним головой, а ходят втроем, потому что один умеет читать, другой писать, третьему просто приятно находиться в компании с умными людьми. Это я уже от себя добавил, старый анекдот, помните, наверное.

— Вы-то какое имеете отношение?

— Я — бывший опер и таких, как вы, когда-то ловил.

— Как я?

—

Вы же убили Клишина.

Нет, положительно, его невозможно было ничем пробить, он даже не выдавил из себя стандартное «ха-ха», не стал махать руками, оправдываться, выгонять из кабинета, просто пожал плечами в своем кресле и внимательно посмотрел на Алексея глазами, почти лишенными цвета и мудрости:

— Дело закрыто.

— Возможно. Это вам повезло. В свое время я бы дожал до конца, но мое время либо давно кончилось, либо еще не пришло, сам не знаю, и оттого мучаюсь жестоко.

— Ваши проблемы. Это все?

— Нет. Я сам даже толком не знаю, почему вы убили Клишина, да вы и сами этого не знаете, просто воспользовались случаем, грех было не воспользоваться, потому что было все: и предсмертная записка, и яд, который добыл сам покойный, и этот роман, свидетельство агонии писательской души, образно говоря. Вы были в курсе того, что он затеял, еще бы, готовилось шоу целых пять месяцев. Клишин вам самому надоел, его невозможно было понять, а главное, все эти женщины. Ну ладно Алла, ей сам бог велел, или Соня, которая просто боготворила двоюродного братца, почти отца и совсем учителя. Но ваша собственная сестра, родившая от Павла назло всем ребенка, хотя он ее и бросил? А Надя? Последнее вас добило, Максим Николаевич, потому что Клишин безо всяких усилий, просто между делом, получал то, в чем вас постоянно кидали: любовь, преданность, верность.

Да не из-за Нади, конечно, все было, а просто сколько можно? Он сам хотел умереть, этот неудачливый писатель, нормальный человек, который пыжился сделать из себя личность. И не смысла жизни он не нашел, а способа подняться над толпой, сделаться Великим и Бессмертным, присоединиться к той когорте непонятых и непризнанных, которые действительно мучились и гибли, но до которых ему было далеко. Он был трус, ваш друг, вы его слишком хорошо знали, поэтому достали на всякий случай вторую ампулу, попросив об этом Аллу, которую тот же Клишин пытался вам спихнуть в качестве любовницы. Он все здорово придумал: женить вас на своей двоюродной сестре, свести с Аллой, натаскать сына, чтобы он напоминал дяде о долге перед покойным отцом. Вы и после смерти не могли бы от него избавиться, он вгрызался в людей, как червяк в сочное красное яблоко, и жрал до конца.

И вы приехали с этой второй ампулой к Павлу Клишину. Ошибка следствия была в том, что ампул- то на самом деле было две, а не одна. Вернее, про вторую знали, но не могли отследить ее судьбу, она просто исчезла. Правильно, одну открыл Клишин, ту, что достал у своего дружка-фотографа, высыпал часть содержимого в приготовленный стакан с вином, потом подложил ее Алле в сумочку и стал разыгрывать свой спектакль. Наконец все уехали: и ваша сестра с мужем, и Алла, и Гончаров, он остался один со своим стаканом, бедный трусливый Паша, а вы, наверное, как-то проникли в дом и стояли под окном или за дверью и все ждали, ждали, ждали, когда же он выпьет это свое вино, а он не пил. Не пил ведь, а?

— Трус, — коротко пожал плечами Демин, потом посмотрел на Леонидова: — У вас есть диктофон?

— Зачем?

— Я не собираюсь делать никакого признания.

— Да бросьте. Нет у меня ничего. Карманы вывернуть? — Леонидов демонстративно снял пиджак. — Я не агент чей-нибудь и не завербованный сотрудник каких-нибудь органов, на хрена я им нужен. Мне просто кое-что от вас надо, поэтому я и говорю, что вы перестарались, Максим Николаевич. С позой перестарались, зачем было его так старательно раскладывать по сценарию? Ну упал и упал. Как все было? Даже сам могу дословно предположить: Клишин все сидел со своим стаканом, потом вдруг подошел к раковине и начал вино лить туда, а не себе в рот. И тут вы не выдержали и вошли, а он с этим стаканом замер, как пойманный вор, а потом стал скулить.

Клишин, наверное, обрадовался, что сразу может все объяснить, не дожидаясь следующего дня, потом заметался, начал говорить, что не может, что это так

страшно, да и повода-то особого нет, чтобы травиться. Он же был так красив, ваш покойный друг, и вы смотрели на его лицо, на тело, его руки, и вам все больше хотелось его убить. Так?

— Я ему только помог.

— Ну да. Хороша помощь. Вы наверняка так и сказали, что приехали помочь, отговорить, что давно против этой дурацкой затеи и специально тянули до конца, чтобы дать почувствовать, что он не сможет. Смерть надо непременно подержать во рту, как таблетку, чтобы понять, что это так просто — проглотить, но окончательно и без билета в обратный конец. А Клишин сидел и дрожал на своем табурете, потому что до сих пор в стакане еще оставалось это чертово вино и смерть была так близка, эта мысль его парализовала. Он сидел, а вы отошли к буфету, взяли два чистых стакана, налили в них вина, в один бросили яд из своей ампулы и предложили Паше выпить, чтобы, мол, успокоить нервишки. Он стакан взял наверняка с благодарностью, потому что его затрясло после всех ваших слов, а свой на стол поставил. Вы его лицо видели после того, как Павел выпил вино, или отвернулись?

Вот тут Демин слегка просел, он посерел и прикрыл лоб рукой:

— Глаза… Никто не знает про его глаза… Какие они были пронзительно-синие… А? При мне никто раньше не умирал, это нечто странное… — Он оторвал от лица ладонь и посмотрел на Леонидова: — У вас на самом деле нет диктофона?

— Не хотите признаваться? Это же было так просто: вы подождали, пока он перестанет дергаться, потом разложили в той позе, что Клишин так образно описал, и потому, что вы человек очень чистоплотный и любящий во всем порядок, прошли к раковине и тщательно вымыли стаканы. Те стаканы, что достали из буфета сами, а потом так же аккуратно пристроили их на место. У меня жена очень любит пользоваться этим импортным моющим средством, не помню, как называется, но у него запах такой устойчивый и знакомый. Мне сразу показалось, что он есть, когда я заглянул в буфет, где стояла чистая посуда. Отпечатки вы, конечно, вытерли, но запах остался, он очень въедливый.

— Вы же не милиционер, как там оказались, на даче? — Демин все-таки слегка испугался.

— В понятые напросился. Клишин умер, и уже потом вы поняли, что это удача, что можно хорошо заработать на романе, взять дачу за долги Веры Валентиновны и жениться на Наде. И вы не стали вмешиваться в тот сценарий, что Павел Андреевич приготовил, решили просто подождать, чтобы было побольше материала. Вы сами пишете, Максим Николаевич?

— Все пишут.

— Правильно. Скорее всего, хотите написать вторую часть к роману и отхватить пучок лаврушки с венка безвременно ушедшего таланта. А Гончаров был не так уж и не прав, когда говорил про Моцарта и Сальери. Дачу вы продавать не станете, вернее, не собирались до сих пор, хотели попробовать этого затворничества, жизни в лесу, наедине со своими мыслями и с тенью друга. Только он к вам не явится, и не забудьте, что я все-таки сосед, видеться придется каждый день, даже не вступая в диалоги. Как вам?

— Я продам эту дачу. — Демин говорил так же ровно, смотрел старательно и думал что-то свое.

— Правильно. Взаимно хочу, чтобы мы больше не встречались. А ведь вам представился потом еще один случай, Максим Николаевич. Вы убили и Аллу Гончарову, она устроила истерику, когда в кармашке сумочки нашлась та ампула, которую подложил Клишин. Свою вы, конечно, сразу же уничтожили, не на месте преступления, а где-нибудь в лесочке: бульк, и конец всем уликам. Могли бы сказать даме, что у нее в сумочке, у вас же была полная версия романа. Но вы решили внести в постановку изменения, Алла психовала, к тому же это она доставала яд и, скорее всего, была в курсе ваших планов, и на Наде жениться вы не могли, и хорошее приданое невесте не помешало бы, дядя ее давно на ладан дышал. У Аллы в сумочке были лекарства, гастритом маялась, вы рассыпанные таблетки усекли, когда разговаривали с ней в ресторане, куда приехали, скорее всего, не на своей машине, Надя вашу машину не видела. Наверное, дама отошла подкрасить губки, у них это часто бывает, подложить ей в стакан снотворное не составило труда. Вы обещали дело уладить, отнести в прокуратуру весь роман, убедить следствие в Пашином самоубийстве и посадили с нежным поцелуем Аллу Константиновну в белый «форд», где она и заснула последний раз в жизни.