Смерть по вызову
Шрифт:
– А вот диван – вещь нужная, – подал слабый голос Пахов. – И подремать можно после обеда, и для других целей сгодится, если секретарша не страшная, – он подмигнул хозяину кабинета.
– Да, сгодится.
Романов с сомнением посмотрел на костлявого облезлого Пахова. Видимо, после обеда он вздремнуть любит. Но на другие дела давно уже не способен. Только пыль в глаза пускает: вот какие мы. Романов всплеснул рукам, обратился к Пахову.
– Простите, Бога ради, забыл ваше имя-отчество.
– Имя отчество у меня совсем простые, – пискнул Пахов. – Они
– Надо же, – Романов изобразил на лице удивление. – Редкое совпадение. А родственные узы, как с этим? А то, случается, живет себе скромный труженик, пыхтит на грошовой службе, а по жизни он прямой родственник князя Голицына. Ему не в пыльной конторе, в дворянской ассамблеи место. Сколько хотите таких фактов.
Егоров выключил громкоговорители и оперся локтями на письменный стол.
– Трещать они ещё долго будут, – сказал он сидящему рядом Воронину. – Для начала распорядитесь, чтобы заблокировали коридоры, пожарные лестницы и черный ход.
– Уже заблокировали, – Воронин стряхнул табачный пепел с рукав пиджака. – Они приехали на двух машинах, стекла затемненные, сколько внутри народу, не определишь. Прикрытия нет, сзади арки мы подогнали фуру с фруктами. В случае чего, перекроем весь двор. Если действовать грамотно, все можно кончить минут за пять.
– Странно они себя ведут, словно, на дурачков рассчитывают, – Егоров прикусил зубами фалангу пальца, задумался на минуту. – А, может и правильно? Какой смысл по темным углам назначать встречи? По недоразумению начнется пальба. Лучше уж в деловой обстановке, при свете дня, за чашкой кофе. Кто сегодня Лену охраняет?
– Додыгин и Краснопольский, – Воронин открыл и закрыл блокнотик. – Живут в гостинице в соседних номерах. По документам снабженцы, командированные на деревообрабатывающий завод.
– Оружие?
– У каждого с собой два Стечкина, гранаты Ф-1, ножи «Браконьер», чешские. Мы их недавно купили. В номерах и багажниках автомобилей. Семьдесят четвертые Калашниковы, десять боекомплектов к каждому стволу, плюс спецоборудование. Третий человек Ложкин, он из прикрытия, живет этажом ниже, под номером Романовой. Он контролирует микрофоны, визуальное наблюдение, связь. Ложкин человек немолодой, старомодный. Предпочитает обрезы двенадцатого калибра. По документам прикрытия – краевед. Собирает какие-то документы о тамошнем монастыре.
– Что-то много оружия. Что они, крепость приступом брать собираются? – Эх, Игорь Евгеньевич, – Воронин вздохнул, – не бывает много оружия и патронов много не бывает. Это правило в моем сердце написано кровью.
– Спорить не стану, по-своему ты прав. А сейчас пойдем в операторскую, послушаем, чего эти молодцы брехать станут.
Егоров встал, открыл дверь тесного кабинета, пропустил вперед Воронина. Свернув за угол коридора, Егоров остановился, нажал кнопку звонка. Стальные штыри, державшие сейфовую дверь чуть слышно лязгнули. Егоров и Воронин
– Давай-ка нам, Эдик, Романова, – сказал Егоров, соображая, куда удобнее пристроить ноги.
Лицо Романова на экране казалось неестественно бледным, с синеватым оттенком.
– Романова немного подальше, – попросил оператора Егоров, – а то зерно крупное, а этих двух выведи на отдельный монитор крупно.
– Двух на один монитор не получится, – Эдик, щуря глаза, склонился над пультом.
– Хорошо, тогда чернявого, – Егоров показал пальцем на Чемоданова. – Его на один монитор. А плешивого на другой. Чтобы я их физиономии видел, как твою. Вот так, кажется, неплохо. Где у тебя, Эдик, пепельница?
– Вот, – оператор протянул Егорову пустую банку из-под пива. – Сам не курю.
Егоров закинул ногу одну на другую, сунул в рот сигарету и начал трудную жестокую борьбу с дремотой, в пол-уха слушая бессодержательный разговор в кабинете Романова.
– Сладкого мне давно уж нельзя, хотя в молодости я сладенькое любил, – Федор Михайлович облизнулся и с неизбывной болью в глазах стал рассматривать пирожное на круглом блюде. – И мучного нельзя. И белкового тоже. Ничего нельзя. Вот яблочко можно протертое и то через день, а на другой день – морковку, – уголки его губ опустились, казалось, Пахов вот-вот разрыдается от жалости к себе. – Столько болячек, не пересчитать. А в последнее время ещё мочевой пузырь как-то, знаете, как-то тянет. То влево, то вправо тянет.
– Это к непогоде, – заявил Чемоданов. – У меня тоже такое случается.
– Я тоже думаю, к непогоде, – Федор Михайлович пригубил почти бесцветный чай. – Мятой пахнет. Я и фруктовые чаи пью, в них много витаминов.
– Но, господа, мы здесь не на японском чаепитии, – вернулся на землю Чемоданов. – Хотя и приятно, что встретились в этих гостеприимных стенах, – последние слова прозвучали иронично, – встретились здесь интеллигентные умные люди.
– Немного отягощенные болезнями, – печально улыбнулся Федор Михайлович. – Умным людям всегда легче найти между собой язык нежели, – пару секунд он подыскивал нужное слово, – нежели мордоворотам с куриными мозгами.
Егоров в операторской гомерически расхохотался, чуть не выронив изо рта горящий окурок. Отдышавшись, он толкнул локтем Воронина. – Вот, пополняйте лексикон, а то выражаетесь одними междометиями. А теперь, сходи-ка за красной папкой. В ней записи об этих персонажах и их «Малой родине». Этот Чемоданов мне активно не нравится, у него нос сизый и пупыристый. А тот, с больным пузырем, хитрый жук, с подходцем. Минут через пять выяснится, что у него грыжа, геморрой, базедова болезнь и свинка. Просит у бога смерти, а тот говорит: живи, Федя, пока ты ещё всех добрых дел не переделал.