Смерть под аплодисменты
Шрифт:
– Лаэрт? – понял Вейдеманис.
– Федор Шунков, – кивнул Дронго. – Возможно, они даже больше, чем друзья. Во всяком случае Эйхвальд прямо так и сказал, что они любовники. Я думаю, он знает, о чем говорит.
– Вот тебе и главный подозреваемый, – пробормотал Вейдеманис. – Даже если она ни в чем не замешана, он мог подменить рапиру. Уязвленное самолюбие, он всего лишь актер на вторых ролях, а Зайдель – главное действующее лицо. Или одно из главных. Плюс ревность по отношению к Шаховой.
– Ревность через четверть века? Не думаю. У меня есть другой кандидат, который мог не только ревновать, но и ненавидеть
– В каком смысле?
– Вчера Аствацатуров рассказал нам, что исполнительница роли Офелии Светлана Рогаткина – протеже самого режиссера. А сегодня выясняется, что у Рогаткиной было два ухажера: сам режиссер Эйхвальд и погибший Зайдель. Понимаешь, какой интересный треугольник? Это ведь меняет все дело. У главного режиссера всегда больше возможностей и поменять рапиры, и заточить любую из них. Не говоря уже о том, что Эйхвальд пошел за кулисы в конце спектакля. Может, он нервничал из-за того, что актеры пропускали свой текст, а может, наоборот. Может, он нервничал из-за того, что точно знал, какие события произойдут в финале спектакля.
– Интересная версия, – кивнул Вейдеманис. – Тогда он и есть главный подозреваемый.
– Один из нескольких. В этом театре, как в реальной жизни, сложно разглядеть истинные отношения между людьми. Боюсь, что нам придется разговаривать и с Рогаткиной, и с Шунковым. Да и с остальными нужно переговорить. Со всеми, кто был там в этот вечер. Бурдун и Догель не были на сцене в момент смерти Зайделя, но там были Сказкин, игравший Горацио, и Полуяров, игравший Озрика. Вот тебе целая компания актеров, с которыми нам обязательно нужно встретиться и переговорить.
Они прошли по коридору к комнате, которую занимал Арам Саркисович. Постучались, но никто не ответил. На часах было около пяти. Мимо прошли двое незнакомых мужчин. Они о чем-то спорили. Из их разговора стало понятно, что это осветители.
– И еще самое важное, – вспомнил Дронго. – Насколько я понял, сам главный режиссер сыграл важную роль в том, что это уголовное дело закрыли. Он отправился в очень высокий кабинет и пояснил, что подозревать Морозова, который нанес удар, или Шахову, которая была матерью сына погибшего, просто нелогично. И нерационально: ведь эта тройка вместе с погибшим составляла костяк его труппы. А когда один погиб, а двое других под подозрением, театр может просто распасться. Мотивы более чем уважительные.
– Если не он сам организовал убийство, – пробормотал Эдгар.
– Мне рассказывали, что в конце восьмидесятых в одном из спектаклей в главных ролях еще старого объединенного МХАТа были заняты Татьяна Доронина и Леонид Харитонов. Харитонов к этому времени потерял магнетизм своего молодого очарования, его уже никто не вспоминал, и он явно не соответствовал статусу актера известного театра страны. Но сказать ему об этом главный режиссер театра Олег Ефремов просто не мог. Жалел актера. И тогда однажды ночью вспыхнули декорации к их спектаклю. После того как декорации сгорели, спектакль на время сняли с репертуара – до создания новых декораций. Среди театралов до сих пор ходит легенда, что Ефремов сам организовал этот поджог. А потом понял, что одним спектаклем не обойдешься. Нужно все менять в корне. И тогда он объявил о своей программе раздела театра
Они увидели идущего по коридору Аствацатурова.
– Вы поговорили с Зиновием Эммануиловичем? – возбужденно спросил он.
– И даже с Ольгой Сигизмундовной, – сообщил Дронго.
– Не может быть! – всплеснул руками Арам Саркисович. – Неужели она согласилась с вами переговорить? Даже трудно поверить.
– Согласилась. Но у нас есть еще несколько кандидатов на роль наших собеседников. И мы хотели бы их найти.
– Кто именно?
– Догель, Бурдун, Полуяров, Шунков, Сказкин и Рогаткина. Ну и, конечно, сам Марат Морозов.
– Не слишком ли много? – усомнился Аствацатуров.
– У нас такая работа.
– Марк Давидович будет в театре сегодня к шести вечера, но до спектакля к нему не надо заходить: он готовится. К нему лучше зайти сразу после спектакля. Сегодня он будет на сцене вместе со Сказкиным и Рогаткиной. Бурдун сегодня свободен, Полуяров тоже. У Шункова завтра репетиция, но его спектакль состоится только в субботу, он не так занят, как остальные. А Морозов вернется только через два дня: он на съемках в Санкт-Петербурге. И еще я хотел вам сообщить, что в тот вечер Офелию должна была играть Лена Невзорова, но в последний момент, узнав, что в зале будет министр культуры, сюда приехала Светлана Рогаткина. И она убедила Эйхвальда разрешить ей выступать в этот вечер.
– Странно, что об этом никто не вспомнил, – нахмурился Дронго.
– Не хотели вспоминать. А я помню, что должна была играть Невзорова.
– Вы помните всех наизусть?
– Я много лет работаю в театре, а до этого работал в театральном институте. Я столько помню и знаю, что мне уже давно пора публиковать свои мемуары.
– Тогда дайте нам номера телефонов Шункова и Бурдуна, – попросил Дронго.
Аствацатуров кивнул, доставая свою записную книжку, продиктовал нужные им номера телефонов. Дронго не стал записывать. Он запомнил оба номера, и они вместе с Эдгаром попрощались со своим собеседником.
Уже в салоне автомобиля Дронго набрал первый номер. Почти сразу ему ответил молодой веселый голос. Это был Федор Шунков.
– Добрый день. Кто со мной говорит?
– Простите, что беспокою. Я говорю из вашего Театра на Остоженке. Номер вашего телефона я взял у Арама Саркисовича.
– Вы из продюсерского центра? – сразу уточнил Шунков.
– Нет. Но я хотел бы с вами переговорить.
– О чем?
– Это я скажу при встрече.
– Парижские тайны, – рассмеялся Шунков. – Ну ладно. Давайте встретимся. Только учтите, что у меня будет мало времени. Вы сможете приехать к отелю «Шератон»? Это на Тверской. Там сбоку есть ресторан «Якорь».
– Я знаю, – ответил Дронго. – Когда можно туда приехать?
– Давайте к семи. Я как раз там буду. Только не опаздывайте: после восьми мы уедем в другое место.
– Не опоздаю. Спасибо.
Дронго набрал номер телефона Семена Ильича. Довольно долго ждал, пока не раздался недовольный голос Бурдуна:
– Слушаю вас.
– Добрый день, Семен Ильич. Простите, что беспокою вас. Нам нужно с вами переговорить.
– Кто со мной говорит?
– Эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго.