Смерть под кактусом.
Шрифт:
— Что именно? — уточнила я. Лично у меня ничего хорошего не было с того самого момента, как я познакомилась с любимой подругой.
— Впустили, обогрели, накормили... Обстирали.
— Обругали, — подсказала я.
Однако подруга грустила, как видно, не в силах позабыть все хорошее, что сделали для нас монашки. Неожиданно до слуха донесся колокольный звон.
— Что это? — удивилась я.
— Вечерняя молитва, — убежденно ответила Тайка. — Потом спать.
Я почесала в затылке:
— Дорогая, ты, случайно, не прослеживаешь здесь некоторой... закономерности?
—
— Уже второй раз при упоминании имени, — я перешла на шепот, — Татьяны Антоновны народ впадает в неистовство. Тот ювелир, которому я сдуру позвонила, чуть кусок от трубки не отгрыз, кроткая монахиня забрызгала слюной всю комнату. Это наводит на размышления...
— Пожалуй, — согласилась Мегрэнь. — Однако чем она могла им так насолить?
Мы долго размышляли над этим вопросом, но ничего стоящего измыслить не сумели. Не справившись с прошлым, я вспомнила о будущем:
— И что теперь делать будем?
Тайка повернулась и распахнула удивленные глаза:
— Как что? Сматываться... Они же сейчас заняты, все молятся! Лучшего момента не найти. Не ждать же, в самом деле, когда придут руки выкручивать?
Не в силах прийти в себя, я несколько минут молчала. Мегрэнь тем временем встала и подошла к двери. Проведя соответствующие исследования, она категорически заявила:
— Если только взорвать... Остается окно...
Нестерпимо захотелось в Турцию.
Откладывать дело в долгий ящик, если, конечно,
оно не касалось учебы, Таисия не любила. Сказано — в окно, значит, в окно! Она подергала оконную раму, поцокала языком и объявила:
— Все в порядке! Можно лезть.
— Ты первая, — сказала я голосом, не допускающим возражений. — Останешься жива — я тоже попробую.
Мегрэнь долго щурила глаза, вытягивала губы трубочкой, осуждающе вздыхала и припоминала детские годы, проведенные в одной песочнице. Однако эти воспоминания меня лишь ожесточили. Прижав подругу к подоконнику, я рявкнула:
— Выметайся, не то я тебя сама выкину!
Мегрэнь обиделась и, боязливо перегнувшись через
подоконник, глянула вниз.
— Надо связать две простыни... Завяжем на них несколько узлов, я полезу вниз, ты будешь держать...
— А мне кто будет держать? Сестра Иоанна?
Мегрэнь почесала в затылке:
— Что ж тогда? Прыгать? Высоковато...
— Простыни надо к чему-нибудь привязать. К батарее, например.
— А где у них батарея?
Батарею мы не нашли.
— Это что же выходит? В холодную нас посадили? Как в карцер? А еще божьи люди! Срам...
— Погоди тарахтеть... Не зима, слава богу! Сейчас главное, найти, к чему привязывать.
Беспомощно хлопая глазами, мы оглядывались вокруг, но вся мебель была слишком хлипка для подобного мероприятия. Вдруг Тайка шлепнула себя по лбу:
— Дуры мы, дуры! Дверь... В смысле — ручка...
Идея действительно была гениальная. Правда, наша импровизированная лестница в результате значительно удлинялась, но это уже не могло нас остановить. В дело пошли наволочки и покрывала, однако после того, как мы завязали на ручке двери достаточно прочный узел, хвостик нашего детища едва высовывался в окно.
— Рубашки! — скомандовала Мегрэнь. —
Через пару минут все было готово.
— Ты первая, — напомнила я.
Тайка посуровела, но скандалить не стала.
Бьюсь об заклад, ни одна телекомпания в мире не отказалась бы от съемок столь драматических и высокохудожественных кадров. Многотрудный героический спуск подруги ознаменовался трагическим падением приблизительно с середины первого этажа. Однако столь незначительная, с мировой точки зрения, высота не по-
мешала ей изваляться в грязи с ног до головы, так что все хлопоты сердобольных монахинь пошли прахом. Пока я сверху глядела на выделываемые подругой кульбиты, сердце мое обливалось кровью при одной лишь мысли, что я легкомысленно едва не доверила ей пакет с картами. Навалявшись наконец в луже, Мегрэнь поднялась на ноги и, задрав вверх перепачканную грязью физиономию, зашипела:
— Светка, давай...
Я усмехнулась, решив показать легкомысленной блондинке, как нужно лазать по простыням. В школе за лазание по канату у меня всегда было «отлично», поэтому я не сильно беспокоилась. Но стоило мне перекинуть ноги через подоконник и взяться за веревку, как я осознала, что во время уроков физкультуры нас не поливали из шланга ледяной водой, коленки не бились о жесткую шершавую стену, а пальцы не коченели на пронизывающем ветру. Глухо охнув, я сосиской повисла под окошком, не решаясь разжать пальцы и перехватить простыню ниже. Так могло продолжаться бог знает сколько, но мне все же удалось взять себя в руки и потихоньку двинуться к земле. Я с успехом преодолела уже около двух метров, когда стало происходить что-то странное. Простыня в руках странно задрожала, я насторожилась и вдруг поняла, что еду... вверх. Там, наверху, кто-то настойчиво открывал дверь... Представив лица монашек после того, как я въеду обратно в окно верхом на простыне, я похолодела и разжала руки. Поскольку Мегрэнь по своему недомыслию не поторопилась отойти от окна, я упала на нее сверху.
— Ой, корова! — взвыла она дурным голосом, снова распластываясь в луже. Я же в конце полета умудрилась извернуться и весьма ловко приземлилась на Тайкину спину, так что хотя немного и подмокла, зато осталась практически чистой. — Разожралась, зараза, на казенных харчах...
Не обращая, как всегда, внимания на глупые речи, я резво вскочила на ноги и потянула за собой Тайку.
— Хватит вопить! И так уже во всем монастыре свет запалили!
Это было чистой правдой. Свет горел уже во многих окнах, за стеклами сновали беспокойные тени, а из нашего окошка высыпал целый букет простоволосых монашек.
— Вон они, матушка! Вон они! — зазвенел вдруг над головой звонкий голосок сестры Анисьи, я подняла голову и увидела тонкую белую ручку, изобличающе тычущую в нашу сторону.
Мы с Тайкой быстро переглянулись, подхватились и, разбрызгивая лужи, понеслись в сторону монастырских ворот.
Спрятавшись, по мере возможности, в собственные куртки и ежась на пронизывающем ветру, мы нерешительно переминались с ноги на ногу.
— Ну что? Войдем?
— А по шее не дадут?
— Я сейчас сама кому хочешь по шее могу дать. Не помирать же на улице!