Смерть под псевдонимом
Шрифт:
– Ну, раз уж ты все равно ее открыл… – пробормотала Надежда, схватив коробку, и с любопытством запустила руку внутрь.
Ей и самой хотелось ознакомиться с ее содержимым, но осторожность не позволяла этого сделать, а теперь, раз уж кот ее все равно вскрыл, почему не посмотреть…
Внутри коробки оказалась толстая тетрадь в черном коленкоровом переплете и еще отдельный листок бумаги, на котором было написано несколько слов.
В первую очередь Надежда прочла эту записку.
Быстрым неровным почерком было написано:
«Отдать Алевтине Сергеевне Неклюдовой».
Тут
Отложив записку, Надежда устроилась за кухонным столом, налила большую чашку чаю и открыла черную тетрадь.
Страницы тетради были исписаны аккуратным, красивым и совершенно несовременным почерком.
Увидев эти ровные строчки, Надежда завистливо вздохнула: сама она писала ужасно, как говорила много лет назад ее школьная учительница Валентина Михайловна, «как курица лапой». В последнее время Надежде почти не приходилось писать от руки, в основном она пользовалась компьютерной клавиатурой, так что почерк стал еще хуже. Когда сама Надежда смотрела на собственные записи, ей невольно вспоминался рассказ Конан Дойла «Пляшущие человечки» – ее буквы клонились в разные стороны и заваливались, как неловкие танцоры.
Муж, Сан Саныч, человек вообще удивительно аккуратный, и писал довольно красиво, с изящным наклоном, буквы выстраивались в ровные ряды, как солдаты на параде. Но все равно ему было далеко до этого почерка!
В черной тетради каждая буква была настоящим произведением искусства – с идеальным наклоном, с красивыми завитушками и утолщениями в нужных местах. Причем, как это всегда бывает у подлинного произведения искусства, в этих буквах не было нарочитой ученической старательности, чувствовалось, что человек писал легко, свободно и естественно.
Итак, в первый момент Надежда обратила внимание на этот удивительный почерк. Но уже в следующую секунду она поняла, что записи сделаны по старой, дореволюционной орфографии – с ятями и прочими незнакомыми буквами, сильно затрудняющими чтение.
Это было очень странно, потому что бумага не казалась старой, она совершенно не пожелтела, и чернила не выцвели. Правда, в двух местах на странице виднелись жирные пятна – должно быть, от сальной свечи, при которой писал тот давно умерший человек.
– Умели же делать хорошие канцелярские принадлежности в девятнадцатом веке! – завистливо проговорила Надежда Николаевна и начала читать.
«Октября двадцать четвертого дня года одна тысяча восемьсот двенадцатого от Рождества Христова его высокопревосходительство генерал Андрей Иванович Фигнер поручил мне, поручику Неклюдову, секретную операцию: попытаться проникнуть в ставку Наполеона и убить злодея, посягнувшего на наше Отечество. В помощь мне он дал подпоручика Новосильцева, двух унтер-офицеров – Савостьянова и Кружкова, а также трех солдат, среди которых мой денщик Афанасий Костромин.
С Божией помощью мы отправились из расположения полка к западу, в направлении села Троицкого…»
Надежда оторвалась от рукописи.
Ну, допустим, все
Надежда перевернула еще несколько страниц.
Здесь почерк был уже не таким аккуратным, строчки кренились, как корабль в качку, буквы наползали друг на друга. Кое-где бумага была прожжена. Видимо, эти строки были написаны в самых неподходящих условиях – на колене, возле походного костра…
«…Третий день мы скрытно двигаемся неподалеку от штаба наполеоновской армии, выжидая удобный момент, чтобы проникнуть через охранение. Провиант у нас кончился, а найти что-то съестное в окрестностях практически невозможно, поскольку все крестьяне обобраны фуражирами Наполеона, а что не отняли фуражиры – то спрятано или уничтожено. Солдаты наши держатся хорошо, но поведение Новосильцева кажется мне странным и подозрительным. Иногда он заводит разговоры, недостойные русского офицера…»
Кот решил забыть прежние обиды, подошел к Надежде и принялся с урчанием тереться об ее ноги – мол, ты случайно не забыла, что мне положено полноценное трехразовое питание?
– Да, с тобой, пожалуй, забудешь! – пробормотала Надежда, закрывая тетрадь и поднимаясь из-за стола. – Вообще-то тебя давно пора посадить на диету, а то скоро ты не сможешь догнать самую ленивую мышь!
Кот посмотрел на нее выразительно: мол, еще неизвестно, кому из нас нужнее диета!
– Ах, вот ты как? – обиделась Надежда. – Ну, тогда тебе придется подождать. Сначала я позвоню этой Неклюдовой, а потом уже займусь тобой…
Она придвинула телефон и набрала номер.
Ответили ей почти сразу. Голос был простуженный и недовольный.
– Это Алевтина Сергеевна? – осведомилась Надежда. – Меня зовут Надежда Николаевна. Я должна вам кое-что передать… когда мы могли бы встретиться?
– У меня нет привычки встречаться с незнакомыми людьми! – сухо ответила Неклюдова. – Кроме того, у меня нет времени, и к тому же я нездорова и не выхожу из дому.
– Ну, я могу сама к вам заехать, – проговорила Надежда, медленно закипая. Она уже была не рада, что решила выполнить поручение Кондратьева.
– Заехать?! – вскрикнула собеседница, как будто Надежда предложила ей выступить в цирковом номере с дикими зверями. – Я никогда не пускаю в дом незнакомых людей!
– Ах, вот как! – процедила Надежда. – Ну, как хотите… – и она прочитала с выражением:
«Октября двадцать четвертого дня года одна тысяча восемьсот двенадцатого от Рождества Христова его высокопревосходительство генерал Андрей Иванович Фигнер поручил мне, поручику Неклюдову…»
– Что?! – взволнованно воскликнула ее собеседница. – Откуда у вас этот текст?