Смерть понтифика
Шрифт:
Дворец не только прекрасен и ценен сам по себе, но и хранит немало сокровищ. Двубашенная и однокупольная базилика имеет шесть органов с уникальным, нигде больше не исполняемым репертуаром, а также две звонницы с девятью и двумя колоколами, которые считаются лучшими в мире.
— Что мы здесь делаем?
— Ждем встречи с твоим отцом.
— Именно здесь? — скептически спрашивает девушка, — а он приедет?
— Уже приехал.
Они входят в гигантские ворота обители, видят великолепное убранство строений. По поведению Рафаэля заметно,
Атмосфера безмятежной старины, окутывающая монастырь, действует успокаивающе. Сама обстановка монастыря — настоящий бальзам для страждущих душ. Позади группа учащихся. Гид рассказывает об истории обители:
— Лауреат Нобелевской литературной премии Сарамаго в своей книге «Воспоминания о монастыре», которую я советую вам прочесть, рассказал о несчастьях и перипетиях, сопровождавших строительство….
Сара и Рафаэль тайком пробираются в узкую дверь, открытую лишь для немногих. Сердце девушки начинает неистово биться. Она почти добралась!
— А ты знаешь, говорят, что высота монастыря равна глубине его подземелий? — взволнованно спрашивает она.
— Ну да, — машинально откликается Рафаэль, давая понять, что мысли его заняты другим.
Они входят в здание бывшей больницы с пристроенной часовней, где пациенты могли видеть образ Господа и слышать Его слово. Рафаэль ловко открывает крошечную деревянную дверцу в углу.
Спускаются по узким витым ступенькам при свете фонарика, который достал из кармана Рафаэль.
— А еще говорят, что никто веками не спускался в подземелья, поскольку там обитают полчища крыс. — Голос Сары дрожит, выдавая беспокойство и волнение. — Там бесценные сокровища, но до них не добраться…
Дошли до старинной двери с подернутыми патиной петлями и деревянной, в плесени, створкой. Вокруг царит непроглядная тьма. Сара представляет, как пробуждаются от векового сна взбешенные их вторжением нетопыри. Рафаэль распахивает дверь, та пронзительно скрипит.
— Береги голову, — предупреждает девушку Рафаэль, сгибая шею и протискиваясь в узкий проем.
Сара идет следом, и ей кажется, что они вот-вот попадут в Португалию XVIII века.
— Что это? Где мы?
— Вот, держи, — отвечает Рафаэль, протягивая ей крошечный фонарик.
Сара подходит поближе, чтобы как следует осмотреть это место, и не замечает, что делает Рафаэль. Она видит только землю. Почва, одна лишь почва — так, что невозможно сказать, что это, продолжение коридора или уже катакомбы…
— Ты не могла бы направить свет в эту сторону? — просит Рафаэль. — Он где-то здесь…
— Что именно ты ищешь?
В каменную (а может быть, земляную — Саре не очень хорошо видно) стену вмурован шест, обернутый материей. Факел!
Несколько секунд спустя при помощи зажигалки Рафаэлю удается зажечь пламя. От факела исходит оранжевое свечение, разгоняющее мрак. Они стоят перед гигантским, будто бесконечным туннелем, уходящим в темноту.
— Где мы?
— Добро пожаловать в катакомбы
Девушка молчит. Она потрясена настолько, что, кажется, не в силах произнести ни слова.
— И что, отец пойдет туда на встречу с нами?
— Нет. Он там живет.
ГЛАВА 45
Полет проходит на высоте тринадцати тысяч метров. Кабина самолета похожа на оживленный лондонский офис; из стороны в сторону снуют сотрудники. Одни отдают распоряжения, другие всматриваются в экраны мониторов, говорят по телефону и выполняют бесконечную последовательность действий, ничем не отличающихся от тех, что обычно проводят на земле. Единственное отличие заключается в том, что им не выйти на улицу, чтобы попить кофе, и приходится довольствоваться непродолжительным отдыхом на борту воздушного судна. Они уже успели привыкнуть к тому, что при каждом взлете и посадке приходится устраиваться в кресле и пристегивать ремни.
На небесах — как на земле. Кабинет Джеффри Барнса и здесь отделен от остального рабочего пространства; у начальника разведки — довольно удобное кожаное кресло.
Томпсон оказался отменным оперативником. Он наливает себе кофе и усаживается в кожаное кресло; правда, не такое удобное, как у начальника.
— Шэрон Стоун… Вот сволочи… — задумчиво произносит Барнс. — Значит, он говорил правду…
— Кто?
— Да один тип из Британского музея… Впрочем, это уже неважно.
В отличие от кабинета в Лондоне, здесь нет огромного окна, позволяющего Барнсу наблюдать за работой сотрудников. Но так ему нравится даже больше: его тоже не видно, и он может делать все что угодно.
Где-то погружен в свою привычную, любимую работу Стафтон, а он предпочитает анализ и сведение данных воедино любому заданию в полевых условиях. В самолете или офисе — неважно, все равно это лучше, чем добывать информацию на улице, как, например, на квартире у Ганса. У Стафтона неподходящий темперамент для такой работы. Установленный поблизости принтер дрожит и с поразительной скоростью выплевывает бумагу.
«Как же они действуют мне на нервы», — размышляет аналитик, глядя на четырех мужчин в черном, которые с самого взлета неподвижно и молча устроились в глубине кабины и за все это время не произнесли ни слова. Эти четверо похожи на статуи или на мимов, которые встречаются в парке или на праздниках, в одинаковых, без единой складки, костюмах. А возможно, они напоминают и кого-то еще…
Стафтон не выносит формального стиля в одежде спецагентов. Ему больше по душе одеваться свободно, как нравится. Пусть трехдневная щетина, пусть волосы не прилизаны — главное, чтоб было удобно. Если всех сотрудников заставят носить рубашки и галстуки, то Стафтон первым поднимет бунт. Принтер выплевывает последнюю распечатку, аналитик собирает листы и направляется в кабинет начальника.