Смерть раньше смерти
Шрифт:
Макдоналд рывком поднял Уилсона на ноги.
— Трахни ее, гомик!
Уилсон заслонил лицо руками. Макдоналд схватил его за горло. Эстер Кларк лежала на кровати. Глаза у нее были открыты, широко открыты — она смотрела в потолок. Уилсон плакал. Он никак не мог справиться с «молнией» на брюках. С трудом расстегнул пояс. Его детородный орган был маленьким и мягким; отворачиваясь от Макдоналда, он нехотя прижался к ней.
— Засунь своего дружка внутрь, педик долбаный! — Макдоналд
Уилсон вошел в нее, почувствовал, как его член стал липким от крови.
— Давай кончай, а я посмотрю!
Уилсон притворялся, будто тоже может быть с женщиной, как они все. Макдоналд схватил его сзади за ягодицы, принялся подталкивать. Уилсона вырвало; он ничего не мог с собой поделать. Потом вырвало еще раз — прямо на нее.
Яуберт поднялся с колен.
Она говорила монотонно, как робот, и взгляд у нее был совершенно мертвый. Она неподвижно сидела в кресле и смотрела в одну точку. Слушать дальше у него не было сил.
— На следующее утро меня разбудили птицы и сияющее солнце. Наступил другой день. Еще один день. А я лежала, как мертвая. Сначала вернулся слух. Я услышала птичий щебет. А запахов не различала. Я вообще ничего не чувствовала. Долго лежала неподвижно. Когда пошевелилась, стало больно. Тогда я опустила голову и осмотрела себя. Мое тело больше не было моим телом. Оно стало чужим. Грудь была не моя, и живот, и ноги. Я не хотела мыться, потому что это было не мое тело. Мое тело чистое.
Яуберт сел в кресло напротив. Он очень устал.
— Они все уехали. Утром было так красиво и так тихо. Только птицы.
Наконец она замолчала. Хорошо, что она наконец замолчала.
Яуберт долго сидел и смотрел на нее. Она сидела напротив, но как будто одновременно была где–то еще.
Почему ему больше не хочется прикасаться к ней?
Оказывается, то был еще не конец.
— В прошлом году я сдавала анализ крови. Обязательная диспансеризация. Врач все никак не мог мне сказать, ему хотелось как–то смягчить…
Ему хотелось заткнуть уши. Он догадывался, он понял, но… это уж слишком.
— Врач попросил меня сдать повторный анализ. Сначала решил, что произошла ошибка. — Она улыбнулась.
Яуберт не видел, но почувствовал, как она улыбается. Последние слова она произнесла более знакомым голосом:
— Очень странное название. Я — ВИЧ–положительная. Положительная! — Улыбка по–прежнему играла у нее на губах. Последние слова она произнесла почти весело. — Тогда я и купила «смит–и–вессон».
Ему стало нехорошо. Словно тяжелый груз придавливал его к креслу. Все тело будто налилось свинцом.
Улыбка на ее лице исчезала, таяла постепенно, кусочек за
Надо забрать у нее пистолет…
Он остался на месте.
К дому подъехала машина. Яуберт понял, что будет дальше. Но не услышал ожидаемого хлопанья дверей.
— Но твое имя… — произнес он, и собственный голос показался ему слишком громким.
Он не понял, расслышала ли она его.
Палец плотнее лег на дуло маузера.
— Они убили Эстер Кларк.
Ему не хотелось, чтобы те, кто сейчас приехал на машине, заходили сюда.
Он не хотел задавать вопросы, готовые сорваться с губ. Больше всего ему хотелось уйти, а ее оставить здесь. Жаль, что Эстер Кларк не умерла.
Осталось выяснить последнее.
— Когда тебе передали мое личное дело…
Она как будто проснулась. И долго смотрела на него, возвращаясь в настоящее.
— Я не знала, что это дело расследуешь ты.
А он вовсе не о том хотел ее спросить.
— Когда я пригласила тебя в оперу… Больше никто не должен был прийти. К тому времени я уже все знала.
Ему захотелось уйти.
Она по–прежнему не сводила с него глаз. Левая рука отпустила ствол маузера, правая крепче сжала его, палец на спусковом крючке.
— Пожалуйста, выйди отсюда.
Он смотрел на нее и не мог насмотреться. В последний раз он видит ее наедине. Скоро этот краткий миг пройдет и начнется будущее. В будущем возможно всякое.
Яуберт встал и подошел к ней вплотную.
— Нет, — сказал он. Он не мог уйти, потому что она помогла ему исцелиться. Он осторожно вынул маузер у нее из руки.
44
Чтобы избежать встречи с журналистами, пришлось выходить из здания Верховного суда через боковую дверь. Все газеты написали об аресте обвиняемой. Потом интерес постепенно угас. Но сейчас дело передали в суд, и репортеры снова оживились.
Яуберт услышал сзади голос:
— Капитан!
Он остановился и стал ждать.
— Как вы? — спросила Маргарет Уоллес.
— Устал. А вы?
— У меня все нормально.
Она действительно хорошо выглядела. Разноцветные глаза стали ясными.
— Может, выпьем кофе? — Яуберт не желал возвращаться назад.
— С удовольствием.
Они шагали рядом в серых августовских сумерках. Вспоминать тихую, бессловесную фигурку на скамье подсудимых не хотелось. Правда, у каждого были на то свои причины.
На Гринмаркет–сквер они вошли в небольшую кофейню; Яуберт пропустил спутницу вперед. Они сели, заказали кофе.
— Я не хотела приходить на заседание. Но мне надо было на нее взглянуть. Всего один раз. Хотелось передать ей, что я на нее не сержусь.