Смерть ростовщика
Шрифт:
— Чему он их учил, это узнать не очень нетрудно, — сказал я и пошел прямо в дом казия, где находилась и его канцелярия, в которой должен был происходить суд.
В доме казия было много тяжущихся, дела которых должны были разбираться сегодня. В одном углу комнаты сидели бай со своими свидетелями и его ответчики — братья Абдунаби, которые привели с собой также старшину своего селения.
Спустя некоторое время служащий кази-калона, подойдя к баю, сказал:
— Будьте любезны, проходите. Ваша очередь!
Бай со своими
Кази-калон сидел на возвышении. У него было узкое птичье лицо, редкая и очень длинная козлиная борода, близко сидящие обезьяньи глаза с красными веками без ресниц, оттопыренные, торчащие уши, длинные, как у зайца, и острый, опущенный книзу нос, похожий на клюв кеклика.
— Ну что?
Неподалеку, под айваном, на возвышении была постелена простая циновка. Истец и ответчики рядом, плечо к плечу, сели на эту циновку, поджав под себя ноги. Когда бай и братья Абдунаби опустились на циновку, казий, сузив и без того узкие глаза, оглядел одного за другим истца и ответчиков и спросил у служителя:
— Ну, что?
— Бай привели своих свидетелей, — ответил служитель и с поклоном передал казию исковое прошение.
Пробежав глазами поданное прошение, казий спросил бая:
— Кому дали вы эти две тысячи тенег?
— Брату этих людей, по имени Абдунаби, — сказал бай, указав на ответчиков. — Но он умер, а это его братья и наследники.
— Признаете вы этот долг или не признаете? — спросил кази-калон у ответчиков, вперив им в лицо, свои маленькие глазки.
— Мы знаем, что мы умрем, но об этом деле мы ничего не знаем, — начал один из ответчиков, который казался постарше другого. — Мы знаем только то, что наш брат Абдунаби служил у них десять лет, не получая платы, а когда заболел...
Кази-калон грубо прервал его:
— Не распространяйся! Говори — признаешь или не признаешь?
— Не признаю, господин! — сказал снова ответчик постарше.
Кази-калон задал тот же вопрос другому ответчику и, получив такой же ответ, обратился к истцу:
— У вас документ или свидетели?
— У меня свидетели, господин!
Выслушав это, кази-калон сказал служителю, пере давая ему прошение:
— Выведи их и разберись! Если можно, уладь миром, если нет — приведи их обратно. Решение последует в соответствии с благородным законом шариата.
Служитель взял с поклоном прошение из рук кази-калона, промолвив:
— Хорошо, господин! — И он сделал знак тяжущимся, чтобы те вышли за ним.
Когда все сошли с суфы, служитель кази-калона сказал:
— Ваше дело отложено до субботы. До завтрашнего дня вам дается срок. Если примиритесь, выдадим вам бумагу о прекращении дела. Если нет — в субботу снова явитесь к господину защитнику шариата. А теперь уплатите мне за труды.
Бай вынул пять тенег и протянул
— Этого мало! — сказал тот. — Сегодня, завтра да суббота — это три дня. По пяти тенег за каждый день — это будет пятнадцать тенег.
— Получите и с них! — сказал бай. — А от меня вот вам еще, чтобы слова ваши были сказаны не напрасно! — И он дал ему еще одну теньгу.
— Ну, теперь очередь за вами, — сказал чиновник, обращаясь к братьям Абдунаби.
Старшина селения открыл кошелек, чтобы заплатить за ответчиков.
— Дайте с нашей стороны пять тенег, и хватит! — сказал вполголоса один из братьев, приблизившись к старшине.
— Почему? — спросил тот с недоумением. — Разве вы не знаете порядка? Пока тяжба не разрешится, каждая сторона несет расходы в равной мере. Когда тяжба окончится, господин защитник шариата вынесут решение — на чью шею должны упасть эти расходы. — И, вытащив из кошелька двенадцать тенег, он вручил их служителю кази-калона.
— Удовлетворите и старшину, — сказал тот, взглянув на ответчиков.
— Хватит того, что вы будете удовлетворены, а мы уж как-нибудь договоримся друг с другом! — возразил старшина.
После этого все разошлись.
Я сожалел, что тяжба не была решена сегодня кази-калоном, мне очень хотелось узнать результаты разбора дела.
«Сумею ли я прийти к разбирательству в субботу — ведь это как раз день лекций?» — раздумывал я. Мне предстояло в субботу прослушать шесть лекций, причем они должны были читаться в разных местах, отстоявших одно от другого не менее чем на версту. Правда, я как раз в тот день должен был заниматься и у кази-калона, и занятие это было назначено на одиннадцать часов.
Но было неизвестно, придется ли оно ко времени разбора дела.
В субботу я бегал на очередные занятия из одного медресе в другое. Не терпелось скорее закончить все лекции, чтобы как можно раньше попасть в канцелярию казия и послушать показания подкупленных свидетелей на разбирательстве дела бая.
Сколько бы я ни торопился, я не мог изменить ни очередности, ни продолжительности занятий.
Как только закончилась последняя лекция, я чуть ли не бегом пустился в путь и добрался до места за пятнадцать минут до начала занятий. Посмотрел туда-сюда — канцелярия была полна тяжущихся, но тех, которых я искал, не было видно.
Огорченный, я уселся у двери в ряду моих товарищей, которые, так же как и я, ожидали начала лекции кази-калона.
Постепенно все, кто должен был присутствовать на занятиях, собрались. Группа слушателей, занимавшихся у кази-калона до нас, уже вышла. Мы заняли просторную комнату канцелярии кази-калона; в ней же он проводил занятия с учащимися медресе. Ученики расселись на полу, от передней стены комнаты до самых дверей, подобно собранию маддахов — проповедников и чтецов священных историй.