Смерть сказала: может быть
Шрифт:
– Значит, настроение хорошее?
– Скажем, не слишком плохое.
– Зина, надо отвечать не так. Надо сказать: у меня чудесное настроение. Давайте… Попробуйте сказать: у меня чудесное настроение.
– У меня чудесное настроение.
– Звучит намного лучше. Вы делаете успехи. Постарайтесь хорошо спать.
– Постараюсь хорошо спать.
– О-о! Превосходно, моя крошка Зина… Передайте привет нашим друзьям.
Он повесил трубку, продолжая удивляться своей естественности, спокойствию. Но вскоре почувствовал, как впечатление непринужденности, легкости блекнет.
Вечером у него возникло желание написать Зине, но кончилось тем, что, взявшись за тетрадь, он подвел итог:
«Совершенно
Отложив ручку. Лоб замечтался, вслушиваясь в шум, доносящийся из порта. Итак, все начинается заново. Вся его логика, создающая иллюзию реальности, призвана готовить почву для его бегства. Так уже было, когда он познакомился с Моникой. Не говоря уж о его побегах до этого… Он дописал решительной рукой:
«Я придерживаюсь своих принципов. Я дал себе зарок раз и навсегда – не связывать себя никакими путами».
Лоб закрыл тетрадь, обзывая себя последними словами: педант, синий чулок, евнух, чокнутый. Неизбежное свершилось. Он позвонил среди ночи в приемную отеля и сообщил, что обстоятельства вынуждают его срочно уехать. Затем тщательно составил телеграмму для передачи на почту, как только та откроется поутру.
«Срочно вызван Женеву тчк Невозможно уточнить продолжительность отсутствия тчк Чувством большой дружбы тчк Лоб».
Все! Теперь он хорошо понимал, как люди могут кончать самоубийством на заре. Он машинально запер чемоданы и был удивлен, очутившись на улице. Кофе в пустом баре; отъезд, крадучись, через город в тот ранний час, когда он больше выглядит общественным парком с безлюдными аллеями, – все это походило на какой-то бредовый сон. Он пожелал сделать нечто такое, чему противилась вся его душа. Счетчик отсчитывал километры, все более отдаляющие его от Зины. Цифры прыгали и на приборном щитке, и в его мозгу. Он выиграл. Он проиграл. Выиграл! Проиграл! Выиграл! Проиграл! Только ни о чем больше не думать.
Проезжая берегом Женевского озера, он чуть было не развернулся обратно, подумав, не без радости, что заболевает. «Я вполне способен, – сказал он себе, – довести до этого из-за собственной желчности».
Он чувствовал себя преотвратно и, проглотив две таблетки, улегся в постель. Телефонный звонок вырвал его из оцепенения, в которое он впал. Он узнал голос Мари-Анн, но далекий, заглушаемый тысячью потрескиваний на линии, что лишало его всякого тепла и почти что всякой реальности. Что? Почему она спрашивала, а не является ли его отъезд, столь неожиданный, лишь предлогом?
– Уверяю вас, – протестовал он. – Я сам удивился.
– Зина долго плакала. Мне неизвестно, что произошло между вами…
– Да ничего. Клянусь вам, ничего!
– Она такая тонкая натура. И я надеялась, что как для нее, так и для вашего блага… Уж вы не взыщите, я говорю с вами откровенно.
– Да что вы, право.
– Намерены ли вы вернуться?
– Знаете, в данный момент не могу сказать ничего определенного. Все зависит от дел на службе.
– Я уверена, что ваше присутствие благоприятно
– Например?
– Нет. Только не по телефону. Несомненно одно – у нее была странная жизнь. Филипп и тот согласен с моим выводом, и тем не менее… Словом, подумайте… Мы уже перебрались на летние квартиры, в хутор. Если вы пожелаете к нам присоединиться, то доставите этим удовольствие всем без исключения. Ваша комната ждет вас. И поверьте… эта малышка вовсе не так проста. Вы же простите меня, правда?
– Напротив, я вам крайне признателен. До скорого свидания, надеюсь.
Но Лоб произнес последние слова с такой интонацией, что они делали его возвращение весьма проблематичным. Настойчивость Мари-Анн показалась ему неприличной. А ведь такая благовоспитанная дама! Возможно, ее просила позвонить сама Зина. Возможно, супруги Нелли его сурово осуждают – Лоба снова обуревали сомнения. Он задавался вопросами с таким пристрастием, что у него загудело в голове, как бывало с ним в ту пору, когда он готовился к устным экзаменам.
Два дня он провалялся в постели. Вздумай он выйти на улицу – он бы просто упал. В его холостяцкой квартире, из окон которой были видны лебеди, а вдалеке – струя фонтана, возвышавшаяся, подобно Эйфелевой башне, над гладью озера, с ее отсветами и пеной, он мало-помалу воссоздавал себя и опять становился таким, каким был: серьезным, энергичным и самоуверенным. По мере того как он заново окунался в атмосферу своих любимых книг, безделушек, досье, ситуация представилась ему в ином свете. Мари-Анн права. Зина хороша собой. Дочь знаменитого профессора! Женева приняла бы ее безоговорочно. Возможно, ей ставили бы в упрек, шепотком, отсутствие состояния. Ну и пускай! С другой стороны, Зина стремилась к спокойствию, стабильному положению в жизни. Он и забыл принять во внимание такой важный момент. В общем и целом, этот брак был вполне приемлемым. Тем не менее для вящей уверенности он написал Мари-Анн длинное письмо, где изложил свои сомнения и опасения.
«Не будь в жизни Зины чего-то такого, что от нас ускользает, мне кажется, я перестал бы колебаться. Но, похоже, она не желает посвятить нас в свою святая святых, несомненно из гордыни, и решила во что бы то ни стало скрыть от нас нечто вроде изъяна. Но именно это меня и удерживает от решительного шага. Допустим, правда откроется, когда она уже станет моей женой, – мне это будет стоить служебной карьеры. В любом случае говорить о том, что я на ней женюсь, – значит забегать далеко вперед: мне надо еще подготовить здесь почву и хотелось бы со всей определенностью знать, как следует воспринимать ее чувства. В этом отношении вы могли бы оказать мне неоценимую услугу, расспросив Зину с присущим вам тактом. Дайте ей почувствовать, что нашим планам серьезно навредила бы ее упорная скрытность…»
Лоб несколько раз перечитал текст письма, добавил парочку запятых. Письмо звучало несколько выспренно, но именно подобный стиль и подходил для такого адресата, как Мари-Анн. Повышенное чувство хорошего тона не позволит ей навязывать ему полезные советы.
Он стал ждать ответа с возрастающим нетерпением. Время от времени он проводил рукой по глазам, говоря себе: «Да как же я мог зайти так далеко? Это немыслимо. Девушка, о которой мне ничего не известно…» Он вспоминал их разговоры. Сколько любовников у нее было? Откуда у нее столь горький опыт с мужчинами? Он избегал выходить из дому, чтобы не встретиться с клиентами или друзьями. Он позвонил к себе на службу и сообщил, что находится в Женеве проездом, но не замедлит вернуться в Ниццу. Теперь уже за него принимал решения другой Лоб. И когда прибыл ответ Мари-Анн, он догадался о его содержании еще прежде, чем вскрыл конверт. Конечно же, ему непременно следовало туда вернуться.