Смерть со спецэффектами
Шрифт:
— К этому мы и возвращаемся, — заметила Робин и, пристально глядя на него, спросила: — И знаешь, почему? Потому что спустя пять дней нас схватили. Ты сказал, что понятия не имеешь, как нас могли вычислить. А ты когда-нибудь думал, что кто-то подсказал копам, где нас искать?
— Конечно думал.
— И долго ты над этим думал? — усмехнулась Робин. — Лично я размышляла об этом восемь лет. Я составила список всех, с кем мы тогда поддерживали связь, а также тех, кто мог знать или выяснить, где мы скрываемся. После тщательной проверки вычеркнула из этого списка
Она повернулась к белой стене и стала разбрызгивать из баллончика краску, водя рукой то вверх, то вниз. Потом отступила в сторону, и Скип увидел надпись из ярко-красных букв в фут вышиной.
— Марк, — прочел он вслух. — И что это должно означать?
— Темные волосы, карие глаза, статную фигуру… Состоял в штате ежедневной газеты «Мичиган дейли», занимался там рекламой. Помнишь Марка-оратора?
— Марка Рикса с портативным мегафоном? Конечно помню. Он подстегивал студентов, заставлял их петь, когда копы бросились на штурм через двор, а Марк рванул в бар «Дель Рио». Боже, ты заставила меня все вспомнить! «Раз, два, три, четыре, пять, государство бьем опять!»
— «Шесть, семь, восемь, за Вьетнам — война боссам!» И это при том, что его мать платила за его учебу, а?
Робин снова писала что-то на стене.
— В бардачке своего красного «порше» он хранил красную книжку цитатника председателя Мао, — бросила она через плечо. Потом повернулась, шагнула в сторону, и Скип прочитал:
— Вуди. А этого я прекрасно помню! Старший брат Марка. Вечно под дозой или пьяный.
— Старший, но более глупый, — заметила Робин. — Вудроу Рикс… Мы звали его Бедняжкой.
Скип кивнул:
— Толстый, рыхлый парень с курчавыми волосами. Вечно юлил… Типичный маменькин сынок…
— Боялся темноты, — сказала Робин.
— Ну да! Мы выключали свет, и он до смерти пугался. Но зато он всегда был при деньгах. Марк заставлял его за все платить.
— Потому Марк и позволял ему таскаться за собой. Когда у Марка кончались деньги, он заставлял Вуди идти домой, и мамочка выписывала ему чек. Помнишь их дом? С плавательным бассейном?
— Ну да! Там мы с тобой занимались любовью под водой… Как-то раз мы поехали туда на уик-энд. — Скип усмехнулся, вспомнив огромное застекленное помещение с бассейном, где голосам вторило гулкое эхо. — Все напились, сорвали с себя одежду и попрыгали в бассейн.
— А кое-кто даже в одежде, — сказала Робин. — Их мать все время шныряла рядом. Помнишь? Не делала никаких замечаний, но все время подсматривала за нами. Она была алкоголичкой. Марк говорил, что она выпивает по полтора литра виски в день.
Скип зажмурился, давая отдохнуть глазам от резкого света, и слушал, как Робин рассказывала ему о ссорах Марка с его матерью. Марк был дерзким, резким, а Вуди был ее любимчиком, ее маленьким принцем, она нянчилась с ним до шестнадцати лет, а потом они стали пить вместе. Скип усмехнулся. Молча слушал, как к тому времени их отец ушел от семьи, развелся, и его оставили без единого цента, потому что все деньги были собственностью матери. В
— А потом, когда мать допилась до могилы и огласили ее завещание, угадай, что они узнали? — спросила Робин.
— Все получил этот маменькин сыночек. Я прав?
— Прав. Вуди досталось около пятидесяти миллионов плюс дом.
— А Марка щелкнули по носу за то, что он вечно умничал и задирал Вуди.
— Ну, не совсем. Марк получил два миллиона, но почти просадил их, когда надумал устроить рок-концерт на открытом воздухе в Понтиаке. Его затея провалилась из-за дождя. Потом он купил театр и теперь занимается постановкой мюзиклов. Думаю, Вуди ему помогает. Постановки так себе, но все-таки это шоу-бизнес. Марк стал знаменитым. В журнале «Пипл» ему посвятили целую статью. «Иппи становится яппи. Радикал шестидесятых покончил со своими фокусами и ставит всеми признанные мюзиклы в местном театре». Я не поверила своим глазам.
— Ничего себе! А ведь в свое время эти иппи, члены Международной партии молодежи, принимали активное участие в кампаниях гражданского неповиновения и протестах против войны во Вьетнаме. Они были в рядах шестнадцатитысячной демонстрации в Чикаго в 1968 году во время национального съезда Демократической партии. Впрочем, деньги, думаю, кого хочешь свернут с пути истинного. Были иппи, стали яппи… Чем сидеть в тюрьме за свои убеждения, лучше стать яппи, то есть преуспевающим бизнесменом, и поплевывать на интересы других людей! Так что все путем…
— Меня бесит, что его называют радикалом шестидесятых, — возразила Робин. — Марк был всего лишь пешкой, играя роль радикала перед телевизионными камерами.
— Милая, уж не хочешь ли ты сказать, что мы всерьез пытались изменить мир? Мы были просто бесшабашными бездельниками. Все эти вопли насчет Вьетнама всего лишь вздрючивали нас. Мы бесновались, орали, а главное было — напиться, накуриться дури и поваляться с девчонкой. И куда все сейчас подевались? Думаю, остепенились, влились в истеблишмент…
— Но не все, — сказала Робин.
Стоило видеть, с каким гордым и непреклонным видом она это произнесла. Скип бросил взгляд на имена на белой стене. Ха! Марк, Вуди… Братья Рикс, оказывается, донесли на них.
— Слушай, чего я понять не могу, что именно братья Рикс знали о наших делах. Ровно ничего.
— Многое знали. Марк знал, что я встречалась с тобой в Лос-Анджелесе. Я видела его как раз перед своим отъездом.
— Ну, это еще не значит, что он на нас донес.
— Скип, я это чувствую, понял? Я знаю, что это сделал он.
Робин терпеть не могла, когда ей противоречили. Лицо у нее стало жестким, глаза злыми и холодными.
— Ладно, допустим, они на нас донесли, а теперь сидят на пятидесяти миллионах баксов. И вот ты смотришь на свою жалкую конуру и считаешь, что они у тебя в долгу. Я верно говорю?
— Это мы с тобой считаем, что они у нас в долгу, — уточнила Робин.
— Отлично. И сколько же они нам задолжали?