Смерть тоже ошибается…
Шрифт:
– Есть новые пластинки?
– Альбом Джимми Дорси. Хорошая музыка.
Он надел непромокаемый плащ и вышел, а я включил портативный граммофон и поставил альбом Дорси. Действительно, хорошая музыка. Но в небе грохотало все громче, и я не мог сосредоточиться на музыке. Да ну ее, решил я и снова направился на улицу.
Дождь лил как из ведра. Я поспешил обратно к нашему киоску и обнаружил там дядю Эма, который стоял под козырьком фургона с попкорном и следил за нашей палаткой. Поднялся ветер, но не очень сильный.
Мы немного поговорили с
Я пошел с дядей, немного понаблюдал, как он играет в рамми, но задерживаться там не стал.
После нескольких партий я вернулся в палатку, в которой мы спали. Под дождевик залилась вода, я разделся и принялся вытираться полотенцем. Пока я этим занимался, неожиданно погас свет. Причем не только у нас в палатке, но на всей территории цирка. Выглянув на улицу, я увидел, что везде царит кромешная тьма.
Выругавшись, я на ощупь отыскал спички и зажег карбидную лампу, которую мы использовали только в чрезвычайных ситуациях. Я как раз переодевался в сухие трусы, когда в палатку вошел дядя Эм.
– С тобой все в порядке, сынок? – спросил он.
– Да, – кивнул я. – Что случилось?
– Молния ударила в какие-то провода и поджарила дизельный генератор. Сегодня его не починят – вся обмотка сгорела. Гроза закончилась, но напоследок выстрелила по нам.
Когда он ушел, я достал журнал с детективными историями и попробовал почитать. Но меня все сильнее клонило в сон. Снова начался легкий дождик, который то прекращался, то моросил. Сквозь тихий стук дождя я услышал, как бьют часы, а затем далекий свисток поезда. Тихо шипела карбидная лампа, мягко гудел дождь, скучный рассказ все больше усыплял меня… и в конце концов усыпил.
Мне кажется, выстрела я не слышал. Если и слышал, то его звук затерялся в снах, которые мне снились, а это я плохо помню.
Меня разбудил голос дяди Эма.
– Эд! – позвал он с порога. – С тобой все нормально?
Я сел на койке.
– Ну да… А что?
– Только что раздался выстрел. Я подумал, может…
Он не договорил. Видимо, дядя решил, что я взял ружье тридцать второго калибра, которое он хранил в сундуке, и оно случайно выстрелило.
Дядя зашел в палатку, за его спиной возник огромный силуэт. Это был Хоуги. Он наклонил голову, чтобы не задеть головой потолок.
– Говорят, стреляли где-то возле шатра сайд-шоу. Ты идешь туда, Эм?
Видимо, именно туда дядя Эм и отправился, поскольку я вдруг остался в палатке один. Все еще пребывая в полусне, я опустил ноги на пол и натянул сапоги. Снаружи доносилось множество голосов и чавкающий звук шагов по раскисшей земле. Дождя больше не было слышно.
Я быстро накинул дождевик прямо на голое тело. Это было неприятно, на коже он казался холодным и липким. На ходу застегивая плащ, я выскочил на улицу, обогнул наш киоск и выбрался
Я влился в поток людей, двигавшихся в направлении шатра сайд-шоу. У многих в руках были фонарики. Конечно, я не удосужился захватить свой фонарик, поскольку спросонья не сообразил, что на аллее темно, хоть глаз выколи. Но, следуя за остальными, умудрился дойти до шатра сайд-шоу и даже ни обо что не споткнуться.
Забор, окружавший шатер, я нашел довольно легко – просто в него врезался. Я перелез через забор, на ощупь отыскал дорогу к полотну, умудрившись не запутаться, и пролез под боковой стеной.
Внутри было светло. Неровные танцующие лучи примерно двадцати фонариков заливали помещение тусклым светом. Но одно место, в самом центре, было освещено очень ярко.
Вокруг толпилось много людей. Мне не было видно, что они там рассматривают. Приблизившись к плотному кольцу, окружавшему это место, я встал на цыпочки и вытянул шею, пытаясь заглянуть поверх голов.
В этот момент стоявший передо мной человек отошел, и я разглядел то, что лежало в траве. Лучше бы я этого не видел.
На траве, лицом вниз, лежал ребенок, совсем голый. Судя по всему, мальчик, лет шести-восьми. У него была очень бледная кожа и коротко подстриженные темные волосы.
Из спины у него торчала рукоятка ножа. Тяжелая. Нож напоминал один из тех метательных ножей, которыми пользовался в своем выступлении Австралия. Мальчик был мне не знаком. По крайней мере со спины я его не узнал.
Сзади напирали другие люди, некоторые из них взволнованно обсуждали происшествие. Напротив меня Папаша Дженни опустился на колени и приложил руку к плечу мальчика.
– Мертвее не бывает, – произнес он. – Совсем холодный.
Он быстро отнял руку. Кто-то сказал: «Господи Иисусе!», и это прозвучало вполне искренне.
– Не трогайте его, – проговорил кто-то третий. – Не передвигайте тело!
Еще упомянули копов, выругались.
Я попятился и вышел из кольца людей. Неподалеку стояла другая группа, поменьше, и там я заметил дядю Эма и Хоуги. Они собрались вокруг кого-то, кто сидел на краю платформы уродов. Человек всхлипывал с таким надрывом, будто вот-вот готов был впасть в истерику. Судя по звуку, это была девушка. До смерти перепуганная девушка.
Мне и самому было не по себе. Конечно, я не испугался, как та девушка, но меня слегка мутило.
Я отошел к выходу и прислонился к рекламной сцене, гадая, кто, черт возьми, мог прирезать мальчишку и зачем. Пытался определить, что это за мальчишка, но не мог. Странно, ведь в цирке было много детей, и я полагал, что знаю их всех, если и не по имени, то хотя бы в лицо.
Среди цирковых детей мне особенно нравился один мальчишка такого возраста и комплекции, паренек по прозвищу Джигабу, который танцевал чечетку в шоу. В свои семь лет Джигабу чувствовал ритм ногами лучше, чем Крупа руками. Но этот ребенок с мертвенно-белой кожей был не Джигабу. Исполнитель чечетки был черный, как уголь.