Смерть у бассейна

Кристи Агата

Мэдж робко перебивала ее, стараясь говорить твердо и внятно.

— Полиция? Вы говорите — полиция? — Это был почти визг. — Вы замешаны в полицию?

Еле сдерживаясь, Мэдж объясняла, объясняла. Удивительно, каким грязным увидела все случившееся эта баба на другом конце провода. Вульгарное дело с полицейским вмешательством… Какая это все же загадка — другой человек!

Отворилась дверь и вошел Эдвард. Увидел разговаривавшую Мэдж, он хотел было удалиться, но она остановила его.

— Эдвард, останься. Пожалуйста. Очень прошу тебя.

Присутствие

Эдварда придавало ей силы, нейтрализуя яд. Она убрала руку, прикрывавшую микрофон.

— Что? Да. Прошу прощения, мадам, но, в конце концов, едва ли тут есть моя вина…

Неприятный голос завизжал со злобным хрипом:

— Что у вас это за друзья? Что они за люди, если у них там полиция и убили человека? Я лучше позабочусь, чтобы вообще не нужно ваз обратно! Я не могу портить репутацию моей фирмы.

Мэдж вставляла сожалеющие, уклончивые слова. Наконец, со вздохом облегчения, положила трубку. Ее мутило и трясло.

— Это я на работу, — объяснила она. — Надо было предупредить, что я не выйду до четверга из-за следствия.

— Надеюсь, они восприняли это должным образом? А кстати, какой он, твой магазин готового платья? А его хозяйка? С ней можно работать приятно и в полном согласии?

— Я бы выразилась совсем иначе! Еврейка из Уайтчепеля с крашеными волосами и скрипучим голосом.

— Но, дорогая Мэдж…

Лицо Эдварда отразило такой ужас, что Мэдж чуть не расхохоталась. Он был явно встревожен.

— Но, детка, как ты можешь выносить такую даму? Если работа тебе необходима, так уж выбери такую, где окружение было бы приятным, а сослуживцы — милыми людьми.

Несколько мгновений Мэдж смотрела на него, не отвечая. «Как это объяснишь, — думала она, — человеку вроде Эдварда? Что он знает о рынке труда, о занятости?» И вдруг прилив горечи поднялся в ней. Люси, Генри, Эдвард, да, собственно, и Генриетта — все они отделены от нее неодолимой бездной, той бездной, что разделяет тружеников от праздных.

Они понятия не имеют, как трудно найти место, а найдя — удержаться на нем.

Кто-то мог бы сказать, что лично ей вовсе не так уж позарез нужно зарабатывать на жизнь. Люси и Генри были бы рады приютить ее. Столь же охотно они бы предоставили ей содержание. Последнее с готовностью сделал бы также и Эдвард. Но что-то в Мэдж восставало против того, чтобы принять такое предложение богатенькой родни. Наезжать изредка и окунаться в хорошо налаженную роскошь вечного досуга Энгкетлов было приятно. Она могла себя этим потешить. Но какая-то упрямая независимость удерживала ее от принятия подобной жизни в качестве подарка. Сходное чувство отвращало ее и от соблазна завести собственное дело на занятые у родни и друзей деньги. Достаточно она такого повидала.

Она не одолжит денег, не воспользуется связями. Она нашла работу за четыре фунта в неделю, и если ее приняли в действительности благодаря надеждам мадам Элфредж на то, что Мэдж будет привлекать в ее магазин своих «шикарных» друзей, то мадам просчиталась. Мэдж непреклонно

отвергала подобные побуждения со стороны своих друзей.

Она не питала особых иллюзий насчет своей работы. Она не любила магазин, не любила мадам Элфредж, не любила вечного угождения раздражительным покупателям, но весьма сомневалась в возможности найти для себя другую, более приятную работу, поскольку ничему толком не была обучена.

Слова Эдварда, будто перед ней открыт широкий выбор, вызвали у нее легкое бешенство. Какое право имеет он жить в мире, столь оторванном от действительности?

Все они были Энгкетлами, все. А иногда, как в это утро, она не чувствовала своей принадлежности к этой фамилии. Она всецело была дочерью своего отца. Мысль об отце вызвала у нее всегдашний укол любви и сожаления. Седой, в летах, мужчина с утомленным лицом, годами бившийся за маленькое семейное дело, обреченное, вопреки всем его заботам и усилиям, катиться вниз. И дело было не в его несостоятельности, а в поступи прогресса.

Пожалуй, странно, что вся преданность Мэдж принадлежала не ее блестящей матери, урожденной Энгкетл, а кроткому изнуренному отцу. После каждой поездки в Айнсвик — этих упоений ее жизни, она читала чуть осуждающий вопрос на лице отца и отвечала, обвив руками его шею: «Я рада, что я дома, очень рада».

Ее мать умерла, когда Мэдж было тринадцать лет. Временами Мэдж задумывалась, как мало она знала свою мать. Мама была красивой, рассеянной, веселой. Жалела ли она о своем браке, который увел ее из клана Энгкетлов? Мэдж терялась в догадках. После смерти жены отец еще больше поседел и притих. Его попытки вдохнуть жизнь в угасающий бизнес становились все менее успешными. Он умер, когда Мэдж было восемнадцать.

Она жила у разных Энгкетлов, принимала их подарки, хорошо проводила с ними время, но отказывалась от их финансовой поддержки. И как она их ни любила, случалось, как вот сейчас, что она чувствовала внезапное и отчаянное отличие от них. «Ни черта они не смыслят!» — подумала Мэдж со злостью.

Неизменно чуткий Эдвард озадаченно глядел на нее.

— Я расстроил тебя? — спросил он мягко. — Чем?

В комнату забрела Люси. Она была где-то на полпути одного из своих подразумеваемых диалогов.

— …Видите ли, кто же знает, что она предпочтет: нас или «Белый олень»?

Мэдж непонимающе посмотрела на Эдварда.

— Бесполезно глядеть на Эдварда, — сказала леди Энгкетл. — Откуда Эдварду знать. А вот вы, Мэдж, всегда так практичны.

— Я не знаю, о чем вы, Люси.

Люси была поражена.

— О дознании, разумеется, должна приехать Герда. Где ей остановиться — у нас или в гостинице «Белый олень»? Конечно, здесь мучительные воспоминания, но там на нее все будут глазеть и будет полно репортеров. Не помните ли: в среду в одиннадцать или в половине двенадцатого? — Улыбка озарила лицо леди Энгкетл. — Я еще никогда не была перед жюри. Я думаю одеть серое и шляпку, конечно. Как в церковь. Но без перчаток.