Смерть в апартаментах ректора
Шрифт:
– Да, – ответил Эплби, – я добился результатов. Это не составило особого труда.
– Ах вот как! – отозвался Готт. – Не угодно ли изложить вашу версию?
Эти слова он произнес нахально, но с какой-то очаровательной небрежностью, и нельзя было отрицать, что Эплби начал испытывать к нему определенную симпатию.
– Я изложу вам свою версию с первого подозрения до доказательства. Первое подозрение было чисто случайным. Я не очень сильно интересовался чьими-то перемещениями около полуночи во вторник. Мне не следовало бы интересоваться вашими передвижениями. Однако мой скромный коллега, чуть раньше получивший задание проверить вас, в действительности проследил за ними или тем,
В одиннадцать сорок младший проктор находился в «Городском кресте». Сразу после этого он пошел по Стоунгейту. В полночь он был в «Зеленой лошади». По странному стечению обстоятельств другой профессор Святого Антония, мистер Кэмпбелл, заявил, что двигался в том же направлении в тот же поздний час. Этого совпадения оказалось достаточно (боюсь показаться вам ненаучным), чтобы привлечь мое внимание и обратиться к карте. А карта выглядела достаточно убедительно, чтобы сподвигнуть меня на прогулку. А прогулка продемонстрировала мне, почему Кэмпбелл посетил сэра Теодора Пика примерно в то же время, когда младший проктор посетил «Зеленую лошадь».
Эплби умолк. Его гость с легким любопытством смотрел на него сквозь облако табачного дыма.
– Мистер Готт, вы и Кэмпбелл выстраивали себе алиби в ночь убийства Амплби, однако касательно собственно убийства вы выстроили их не на то время. Ваше алиби опоздало на час.
– Странно, – сказал Готт. – Однако не могли бы вы подробнее рассказать, как вы до этого додумались? Мне нравится ход ваших мыслей.
– Когда я вспомнил, – тихо ответил Эплби, – как движется прокторская процессия, все стало совершенно ясно. Проктор и помощники не идут группой, помощники следуют за ним где-то метрах в двадцати. Когда он входит в здание, они остаются снаружи, пока их не вызовут.
– Похоже, церемония вам знакома, – сухо прервал его Готт. – Продолжайте, прошу вас.
– Вы с Кэмпбеллом назначили одиннадцать сорок пять некой точкой отсчета. С одиннадцати пятнадцати до одиннадцати сорока пяти ваши алиби являлись подлинными. То есть каждый из вас находился там, где якобы находился: Кэмпбелл – в клубе, вы – на обходе города. Но в одиннадцать сорок пять вы пошли по Стоунгейту, и в то же время Кэмпбелл появился у входа в «Чиллингворт». Ваши помощники видели его, так уж вышло, что они его узнали, но в этом не было ничего предосудительного. Вы поприветствовали друг друга, и Кэмпбелл сделал вид, что уводит вас обратно в клуб. Ничего странного: во время подобного визита помощники просто подождут на улице. Однако оказавшись в ведущем к клубу проходе между домами, вы сняли свою прокторскую мантию и передали ее Кэмпбеллу. Потом вы просто затаились, пока Кэмпбелл, свернув мантию, прошел через клуб, после чего надел ее на себя и вышел на Стоунгейт через другую дверь, чуть севернее. И вот младший проктор снова зашагал впереди своих помощников. Если бы кто-то узнал его на улице, ему бы и в голову не пришло, что Кэмпбелл не замещает проктора самым банальным образом.
– Читаться будет на одном дыхании, – пробормотал Готт.
– Теперь в «Зеленую лошадь» и к сэру Теодору. Помощники, как обычно, ждут снаружи. Кэмпбелл заходит в таверну и примерно минуту осматривается там, будучи в мантии. Все вроде бы знают, что проктор побывал в «Зеленой лошади». Не так уж это и важно, поскольку это знают помощники. Или думают, что знают. Затем Кэмпбелл снимает мантию, выходит с другого конца двора, и через пару минут установлено, что Кэмпбелл, настоящий Кэмпбелл, в полночь нанес краткий визит сэру Теодору. Два твердых алиби: одно сфабрикованное, другое, так сказать, сфабрикованно-подлинное.
– А отход? – тихо спросил Готт.
– Кэмпбелл
С этими словами Эплби довольно угрожающе посмотрел на знаменитого романиста. Готт задумчиво попыхивал трубкой.
– Весьма хитроумно, – ответил он, – но не чересчур ли экстравагантно? Конечно, вы могли продумать все гораздо лучше, нежели Кэмпбелл и я. А? Пока вы не соберете хоть какие-то свидетельства, это выглядит голословно. Не так ли? Например, найдете кого-то, кто видел меня там, где я не должен был находиться. Или кого-то, кто видел Кэмпбелла в прокторской мантии. А вы подумали о мотиве, лежащем в основе всех этих удивительных трансформаций? Собирались мы убить Амплби в полночь и нам кто-то помешал? Или нас кто-то опередил?
– Возможно, – ответил Эплби, – это не имело никакого отношения к Святому Антонию. Мой здешний коллега Додд занимается серией краж со взломом в пригородах. Возможно ли, мистер Готт, что вы руководите действиями банды?
Готт рассмеялся чуть сдавленно.
– Вы думаете, что я взломщик?
– Да, думаю.
– В пригородах?
– Нет. – Наступило короткое молчание, после чего Эплби добавил: – А теперь позвольте услышать вашу версию.
– Знаете, если бы она и существовала, то излагать ее, возможно, следует не мне.
Снова воцарилось молчание, во время которого Эплби размышлял, как дальше поступить с этим симпатичным, спокойным и упрямым субъектом. Поуноллу он почти явно грубил – жуткая тактика. Однако инспектор сомневался, что ему удастся многое выжать из Готта с помощью нажима… На этом месте ход его мыслей прервался. Из-за двери гостиной вдруг раздались короткие удары и скрип, после чего послышался громкий стук, будто что-то упало, и топот быстро убегавших ног. Эплби рванулся к двери и распахнул ее. В маленьком вестибюле стояла огромная плетеная корзина для белья.
Готт тоже встал и подошел к двери, и какое-то мгновение они оба молча рассматривали странный предмет. В наступившей тишине раздались довольно странные звуки.
– По-моему, – сказал Эплби, – надо ее открыть.
И он принялся поднимать массивную металлическую щеколду, державшую на запоре крышку корзины.
Есть что-то в высшей степени абсурдное в зрелище, которое являет собой человек в корзине для белья. Это было прекрасно известно Шекспиру, когда он сочинял «Виндзорских насмешниц». Из корзины появилось нечто вроде призрака Фальстафа, Фальстафа в изрядно потрепанном театральном костюме и гриме. Ибо по лицу призрака стекала краска, а на алом ухе болтались остатки накладной курчавой бороды.