Смерть в экстазе. Убийство в стиле винтаж (сборник)
Шрифт:
Он вошел в коридор, где находились актерские гримерные, и, сориентировавшись по голосам, постучал в последнюю дверь. Открывший ему сержант Пакер загораживал своим туловищем весь проем. Высокий и плотно сбитый, с прекрасно посаженной головой, он выглядел очень внушительно. Полицейский вопросительно взглянул на Аллейна.
– Ваш инспектор сказал, что я могу посидеть в комнате, если буду хорошо себя вести, – сообщил Аллейн. – Это так?
– Так точно, старший инспектор, – отчеканил Пакер.
Аллейн покачал головой.
– Давайте обойдемся без формальностей, – предложил он. – Можно вас на минутку?
Сержант вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
– Как вы думаете, – спросил Аллейн, – люди в комнате знают,
– Вряд ли, сэр. Я слышал, что они упоминали ваше имя, но не в этом смысле.
– Отлично. Пусть и дальше ничего не знают. Мистер Аллейн – и все. Я просил инспектора вас предупредить, но, скорее всего, у него не хватило времени. Правда, мисс Дэйкрес, мисс Макс и мистер Хэмблдон в курсе, но я надеюсь, не выдадут. Вы меня поняли?
– Да, сэр.
– Прекрасно. А теперь позвольте мне присоединиться к остальной компании, Пакер. Обещаю, что не причиню вреда.
– Вреда, сэр? Вы шутите. Не сочтите за нескромность, сэр, но я прочитал вашу…
– Вот и замечательно. Я подарю вам собственный экземпляр. А теперь впустите. Но только очень неохотно, Пакер. Держитесь со мной построже.
Сержант был очень молод. Он окинул взглядом стройную фигуру Аллейна и сразу узнал в ней кумира.
«Знаешь, он выглядел как один из тех крутых парней из историй про лондонских ищеек, – рассказывал он потом своей девушке. – И голос у него был такой чудной – мягкий и с легкой хрипотцой. Не писклявый, а с шершавинкой. Черт, он был крут. В самом деле крут».
Пакер взял с нее клятву молчать как рыба – хотя в этом уже не было никакой необходимости – и во всех деталях описал сцену в гардеробной.
– Представь, он мне говорит так со смешком (смех у него тоже с шершавинкой): мол, держись со мной построже, Пакер. Я открываю ему дверь и говорю: «Хорошо, заходите, сэр, если вам так хочется, только ведите себя смирно». Жестким таким тоном. А он вошел в комнату и протянул: «Простите, ради бога, сэр». Ну вылитый штатский. «Пра-асти-и-ите, сэр». И знаешь, так естественно, без всякой фальши. Обычный парень с улицы. «Пра-асти-ите, сэр…» Нет, у меня так не получится.
– И что было дальше? – спросила его девушка.
– Ну, он вошел внутрь. А я остался снаружи. Он меня об этом не просил, но я сразу понял, что, если оставить его с ними одного, он их расколет. Я оставил в двери щелочку и с шумом удалился, а сам потихоньку вернулся обратно. Не знаю, что бы сделал со мной Уэйд, если бы узнал. Он бы с меня шкуру снял… Короче, как только он туда вошел, все начали вопить. «Ах, мистер Аллейн, что происходит? Ах, мистер Аллейн, что это значит?» А эта девчонка Гэйнс – Валери Гэйнс, ну, ты знаешь…
– Та, что была на сцене в таком потрясном платье? Симпотная.
– Черт, да она из меня все жилы вытянула! Сразу начала орать, как ужасно с ней обращаются и как она пожалуется папаше. В Англии, мол, ее бы не посмели запирать в комнате, а здесь полиция понятия не имеет, как себя вести. Короче, заноза в заднице. Ну, вот я и говорю…
Пакер много раз описывал ей эту сцену.
Аллейн, войдя в гардеробную, испытал легкий шок. Он вдруг вспомнил, что той ночью в поезде Каролин рассказала Валери Гэйнс о его работе в Скотленд-Ярде – и вот теперь девушка стояла перед ним и жаловалась на новозеландскую полицию. Она могла выдать его в любой момент. Он взглянул на Каролин. Та подозвала к себе мисс Гэйнс, что-то шепнула ей на ухо и усадила рядом с собой.
– А что такого! – резко бросила Валери. – Разве я не могу…
– Разумеется, можете, – перебила Каролин, – но если вы будете говорить поменьше, милая, всех это только обрадует.
– Мисс Дэйкрес…
– Да, но на вашем месте я бы просто оставила эту тему – как тогда в поезде, когда мистер Аллейн попросил показать ему вашу папку с деньгами, помните?
Мисс Гэйнс внезапно замолчала.
– Вот и прекрасно, милочка, – одобрила Каролин. – Присаживайтесь, мистер Аллейн.
Ее голос звучал громче обычного, а руки беспокойно двигались на коленях.
– Похоже, так и есть, – согласился Аллейн.
– Что они вообще там делают? – спросил Акройд капризным тоном.
– Долго еще…
– Мистер Аллейн, объясните, пожалуйста…
Все заговорили разом.
– Я знаю не больше вас, – ответил Аллейн, перекрыв общий гомон. – Думаю, они просто хотят допросить всех по очереди. Что касается меня, я уже получил свою порцию. Попал, так сказать, под горячую руку.
– А что их интересовало? – спросил Палмер.
– Мое имя и адрес, – коротко ответил Аллейн.
Он пододвинул поближе один из дорожных сундуков, сел на него и стал разглядывать собравшихся.
Гардеробная в Королевском театре была не чем иным, как огромной гримуборной, которую при постановках оперетт отводили хору. Труппа Дэйкрес хранила в ней костюмы для следующих спектаклей. В углу стояла широкая гладильная доска, пол был устлан какими-то ветхими декорациями, а у стены пылились зачехленные стулья. В целом помещение служило чем-то вроде кают-компании или, как говорили прежде, артистического фойе. Каролин пыталась возродить в своей труппе старинный дух актерского товарищества. Она давно начала свою карьеру и еще помнила атмосферу, царившую за кулисами в театрах старой школы: то чувство почти домашнего тепла и неразрывной спаянности, которая превращала гастрольную труппу в маленький уютный мир, обособленно существовавший внутри большой вселенной. С помощью Мейера она старалась, по мере сил, поддерживать постоянный состав труппы. Каролин просила мужа присматривать «полезных» актеров и актрис, подразумевая под этим людей, которые могли легко вписаться в уже готовые формы, а не придумывать новые. «Пух, милый, – говорила она, – мне нужны актеры, а не революционеры». Возможно, поэтому в ее труппе не было молодых артистов, не считая Валери Гэйнс и Кортни Бродхеда. Валери она приняла после долгого сопротивления, да и то лишь потому, что боялась – как она призналась потом Хэмблдону, – что ее начнут подозревать в ревности к молодым и красивым девушками. Всем остальным: Акройду, Гаскойну, Ливерсиджу, Вернону, Хэмблдону и Сьюзен Макс, – стукнуло уже за сорок. Это, как выразился Хэмблдон, «старые гастролеры», уже давно привычные к манерам и голосам каждого из членов труппы. Внутри таких союзов всегда присутствует невидимая связь. Трудно сказать, насколько хорошо они понимали друг друга на самом деле, но о себе они всегда говорили не иначе как о «счастливой семейке». Глядя на эту компанию, Аллейн ясно чувствовал витавший в ней общий дух. Как они воспримут случившееся? И главный вопрос – кто? Кто из них? Он внимательно вглядывался в каждое лицо.
Хэмблдон отошел от Каролин и сел напротив, рядом с Джорджем Мэйсоном. Оба были бледны и хранили молчание. Расплывчатое лицо Мэйсона опухло, словно он недавно плакал. Вид у него был унылый и подавленный, почти больной. Хэмблдон тяжело опустил свою красивую голову. Он прикрыл глаза длинной ладонью с тонкими пальцами, словно ему мешал свет. Брэндон Вернон сидел, скрестив руки на груди и угрюмо сдвинув брови. В его внешности было что-то подозрительное, почти вульгарное, как порой случается с пожилыми актерами. Бледность его казалась следами плохо стертого грима, а подвижный рот все время норовил расплыться в сардонической улыбке. Глаза, неподвижные и тусклые, смотрели с вызовом. На висках серебрилась легкая седина, бритый подбородок тоже отливал сединой. Ему блестяще удавались роли светских львов. Когда Аллейн вошел в комнату, Вернон что-то резко говорил Акройду, который, очевидно, его взбесил. Акройд, чье комичное лицо так мало подходило к его характеру, раздраженно слушал. Он все время гримасничал и ерзал на месте, искоса поглядывая на Каролин.