Смерть в Кесарии
Шрифт:
– И только? – Офра обиженно надула губки. – Я думала, тебе понравились и другие мои качества.
– Конечно, конечно, – торопливо заговорил Натаниэль, – конечно, другие качества в первую очередь, но, скажи мне, Офра, сколько русских слов тебе известно?
Офра зажмурилась, словно перед прыжком в воду, и быстро произнесла:
– Собака хароший, умный, золотой…
Глаза Розовски готовы были вылезти из орбит.
– Ну что, я правильно говорю? – спросила Офра, вновь переходя на иврит.
– Правильно, но почему…
– У нас
– Офра, девочка, – торжественно сказал Розовски. – Обещаю тебе прибавку к жалованию при первой же возможности, но только дай мне честное слово, что клиенты не узнают о твоих способностях к языкам.
– Да? – Офра фыркнула. – Прибавка будет так же, как шоколад, обещанный вчера?
– Будет, будет, клянусь…
– Ладно, – Офра сменила гнев на милость. – Так и быть. Звонил Алекс. У него есть что-то интересное. Или кто-то интересный, я не совсем поняла. Он просил, чтобы ты, когда придешь, дождался его и никуда не уходил. И не уезжал! – добавила Офра многозначительно.
– Замечательно, – пробормотал Натаниэль, отпирая дверь в кабинет. – Непременно дождусь. Что еще?
– Еще звонил Габриэль. Будет завтра. Всю информацию по Кирьят-Малахи он спрятал в сейф в твоем кабинете – видеокассета, магнитофонная запись и фотографии с пленкой. Но отчет у него с собой, он привезет завтра с утра в контору. Сказал, что хочет завтра же закончить все свои дела. Он договорился с профессором насчет работы.
– Информацию?… Ах, да, конечно, – вспомнил Розовски. – Это наше новое дело отшибло у меня память. Значит, Габи договорился. Молодец. С него вечеринка, – он повернулся к Баренбойму. – Входи, Володя, – у него язык не поворачивался назвать Баренбойма «волком». Даже на иврите. – Так что ты хотел мне сообщить?
Баренбойм мгновенно посерьезнел.
– Ты спрашивал, не были ли связаны Ари и Шмулик?
Розовски не спрашивал, но жест, которым он поощрил Баренбойма на дальнейший разговор, можно было принять за согласие.
– Так вот, – Баренбойм понизил голос. – Был я, как-то, в Кесарии… то есть, в Ор-Акива, у родственников. Недавно приехали, занесло их в эту дыру. Гуляли с ними… в шабат, стало быть.
– Точно? – Розовски весь обратился во внимание. – Именно в шабат?
Баренбойм удивленно посмотрел на него:
– А где я возьму другое время? Я ведь кручусь целыми днями, ты даже не представляешь, Натан, если я сейчас что-то имею, сколько мне это стоит здоровья, и нервов, и всего…
– Ладно, ладно, я верю, рассказывай. Значит, в шабат ты гулял по Ор-Акива…
– Нет, это родственники живут в Ор-Акива. А гуляли мы по Кесарии. Приятное место, красиво. Ну, и посмотреть приятно, как люди устроились. Да… – он замолчал, стараясь припомнить поточнее. Натаниэль его не торопил.
– Ну вот, – снова заговорил Баренбойм. – Идем, смотрим на эти виллы… Между прочим, в России сейчас
– Ты хочешь сказать, что в Кесарии живут обкомовцы? – с серьезным видом спросил Розовски. Баренбойм оторопело на него уставился:
– Что?… При чем тут… Я просто хочу сказать, что раньше в Союзе шикарные виллы имели только обкомовцы, а сейчас, если зарабатываешь нормально, тоже можешь иметь.
– А-а… Ну-ну. И что же Кесария?
– А то, что мы проходили мимо виллы Розенфельда как раз тогда, когда он из нее выходил.
– Ари?
– Нет, при чем тут Ари? Если бы Ари, я бы не удивился.
– А ты удивился?
– В тот раз нет, – честно ответил Баренбойм. – А сейчас – да.
– Чему именно? – спросил Розовски.
– Так ведь с виллы Ари выходил Шмулик Бройдер, собственной персоной! – торжествующе завершил рассказ Баренбойм.
– Ты уверен?
– Конечно.
– Та-ак… – Розовски помрачнел. После всех сегодняшних событий ему вовсе не улыбалось навесить на себя еще и расследование обстоятельств гибели Шмулика. А, судя по всему, и особенно – по рассказу Баренбойма, без этого не обойтись. Он спросил: – Когда это было, не помнишь?
– Почему не помню? Помню – в день рождения моей племянницы Вики. Она и живет в Ор-Акива.
– Замечательно. А поточнее? Видишь ли, – произнес Натаниэль с абсолютно серьезным выражением лица, – я и собственный день рождения не всегда вспоминаю, а твоей племянницы – тем более.
– В мае. 16 мая этого года.
Четыре месяца назад. Тогда же Розенфельд внес в страховой договор пункт о смерти в результате убийства. Что было четыре месяца назад? Розовски пометил в ежедневнике. Надо выяснить, чем занимался президент «Интера» весною. Он черкнул вверху страницы: «Срочно», поставил восклицательный знак и трижды подчеркнул. Многовато заметок появилось в этом разделе за сегодняшний день.
– Ну что? – спросил Баренбойм. – Я прав? Есть между ними какая-то связь?
– Н-да-а… Покойники хорошо знали друг друга, ходили друг к другу в гости и пели хором веселые кладбищенские песни… – задумчиво произнес Натаниэль. – Ты прав, прав. Ты мне очень помог.
– Что ты, Натаниэль, не о чем говорить, – польщено улыбнулся Баренбойм.
Дверь отворилась, в кабинет вошел Алекс.
– Можно?
– Садись, рассказывай.
Алекс выразительно покосился на Баренбойма. Тот немедленно поднялся.
– Мне пора, Натаниэль, – он протянул руку Розовски. – Рад был помочь. Тете Сарре привет.
– Обязательно. Пока, Володя.
Когда дверь за Баренбоймом закрылась, Алекс уселся в кресло напротив шефа.
– Итак?
Маркин собрался было рассказывать, дверь снова распахнулась, и на пороге появилась разгневанная Офра.
– Вы что, решили здесь заночевать?
– У нас еще есть дела, – сухо ответил Натаниэль. – А в чем дело?
– В том, что уже половина седьмого. Я работаю до шести.