Смерть в Сингапуре [сборник]

Томас Росс

— Привет, Мак. Извини, что задержалась.

— Хочешь присоединиться к своим друзьям за стойкой?

Она глянула на репортеров и покачала головой.

— Не сегодня. Благодарю.

— Я оставил для нас столик в углу.

Мы сели, заказали коктейли и еду, после чего Фредль одарила меня холодным взглядом:

— Что ты затеял?

— О чем ты? — искренне удивился я.

— Утром мне позвонили от лица Майка. Из Берлина. Некий Уитерби.

Я отпил из бокала, всмотрелся в кончик сигареты:

— И что?

— Попросил передать тебе, что дело —

швах. Это первое. Во-вторых, сказал, что один Майк не справится, и ему нужна рождественская помощь, причем как можно скорее. В-треть-их, он хочет, чтобы ты остановился в берлинском «Хилтоне». Там он сам тебя найдет. Если не в номере, то в баре.

— Это все?

— Все. Мне показалось, что он очень спешил. О, и еще. Он полагает, что в салуне и в твоей квартире установлены подслушивающие устройства. И Кук Бейкер знает, кому тебе следует позвонить, чтобы избавиться от них.

Я кивнул:

— Займусь этим после ленча. Как насчет коньяка? — я дал сигнал Хорсту. Хорошо все-таки иметь собственный ресторан. Обслуживают на высшем уровне.

— Что все это значит, черт побери? — пожелала знать Фредль.

Я пожал плечами.

— Полагаю, это уже не секрет. Падильо и я подумываем о том, чтобы открыть еще один салун в Берлине. Много туристов. Еще больше военных. В последнюю поездку туда я нашел подходящее местечко. Но, похоже, у Майка что-то не сложилось. Поэтому он и просит меня приехать.

— При чем тогда Рождество? На дворе апрель.

— Падильо тревожится, как бы нас не опередили конкуренты.

— Ты лжешь.

Я улыбнулся:

— Потом я тебе все расскажу.

— Ты, разумеется, едешь.

— Ну почему «разумеется». Скорее всего, я позвоню Майку или напишу ему письмо. Я же обо всем договорился. Раз он смог все испортить за один день, пусть сам и поправляет.

— Ты опять лжешь.

— Послушай, один из нас должен оставаться здесь, вести дела. Я не так люблю путешествия, как Падильо. Я — домосед. Не страдаю избытком энергии или честолюбия. Поэтому я — управляющий и владелец салуна. Работа непыльная, а на хлеб и воду хватает.

Фредль встала:

— Ты слишком много говоришь, Мак, и не умеешь врать. Лгун из тебя никудышный, — она открыла сумочку и бросила на стол конверт. — Твой билет. Счет я пришлю после твоего возвращения. Самолет вылетает из Дюссельдорфа в восемнадцать ноль-ноль. Времени тебе хватит, — она наклонилась и потрепала меня по щеке. — Будь осторожен, дорогой. Поговорим, когда вернешься.

Поднялся и я.

— Спасибо тебе.

Взгляд ее нежных карих глаз встретился с моим:

— Я знаю, что ты мне все расскажешь. Скорее всего, в три часа утра, когда полностью расслабишься и у тебя возникнет потребность выговориться. Я подожду. Мне спешить некуда, — она повернулась и медленно пошла к выходу. Хорст обогнал ее, чтобы открыть дверь.

Я сел, глотнул коньяка. Фредль не допила рюмку, поэтому я перелил ее коньяк в свою. Не пропадать же добру! В тех редких случаях, когда Падильо касался своего, как он ею называл, «другого занятия», он сетовал, что одним из недостатков этого

рода деятельности является необходимость работать с рождественскими помощниками. Кого он подразумевал, я не знаю, но вероятно, под этим термином фигурировал широкий круг лиц, от сотрудников армейской разведки до туристов, вооруженных фотоаппаратами с мощными объективами, обожающих фотографировать чехословацкие оружейные заводы. Почему-то их всегда ловила бдительная охрана, а на допросах все они, как один, прикидывались бедными студентами. Так что под «рождественской помощью» Падильо подразумевал тех, кого Бог пошлет, то есть дилетантов.

Однако сложившаяся ситуация требовала немедленного решения. Я мог плюнуть на авиабилет и на «SOS» Падильо, остаться в моем уютном салуне и как следует набраться. Или позвать Хорста, передать ему ключи от сейфа и всех дверей, поехать домой, собрать чемодан и отправиться в Дюссельдорф. Коньяк я оставил на столе и подошел к бару. Репортеры уже смотались, и Карл преспокойно читал «Тайм». Он полагал, что это развлекательный журнал. Я склонялся к тому, чтобы согласиться с ним.

— Где Хорст?

— На кухне.

— Позови его.

Карл всунулся в кухню и позвал Хорста. Тощий невысокий мужчина обошел стойку и вытянулся передо мной. Я даже подумал, что он щелкнет каблуками. За те пять лет, что он работал в салуне, наши отношения оставались строго формальными.

— Да, герр Маккоркл?

— На несколько дней вы останетесь за старшего. Мне надо уехать.

— Хорошо, герр Маккоркл.

— Куда это? — встрял Карл.

— Не твоего ума дело, — отрезал я.

Хорст неодобрительно глянул на него. Он получал пять процентов прибыли и, соответственно, куда с большим почтением воспринимал решения руководства.

— Что-нибудь еще, герр Маккоркл? — спросил Хорст.

— Позвоните в фирму, что реставрирует ковры, и узнайте, сколько они возьмут, чтобы заштопать все дыры, прожженные окурками. Если не слишком много, наймите их. Решение примите сами.

Хорст просиял:

— Будет исполнено, герр Маккоркл. Позвольте спросить, надолго ли вы отбываете?

— На несколько дней, возможно, на неделю. Падильо тоже не будет, так что командовать придется вам.

Хорст едва не отдал мне честь.

— О Господи, да разве так ведут дела, — не унимался Карл. — А как же мой «Континенталь»?

— Подождет моего возвращения.

— Ладно, я согласен.

Я повернулся к Хорсту.

— К вам придет человек, может двое, чтобы проверить телефоны. Думаю, завтра. Обеспечьте им все условия для работы.

— Разумеется, герр Маккоркл.

— Раз с этим все ясно, до свидания.

— До свидания, герр Маккоркл, — вытянулся в струнку Хорст.

— С нетерпением ждем вашею возвращения, — добавил Карл.

Выйдя из салуна, я сел в машину и проехал шесть кварталов до многоэтажного дома, точь-в-точь такого же, как у Фредль. Оставил машину у тротуара и поднялся на шестой этаж. Постучал в квартиру 614. Через несколько мгновений дверь открылась на дюйм. На меня глянуло бледное лицо.