Смерть Вазир-Мухтара
Шрифт:
(— Очень хорошо.)
«…Остается довершить дело, чтоб дать ему дело, и то будет».
(— Что будет? То будет. Нехорошо.)
Вот как они заласкали его.
Нессельрод смотрел на него, подняв брови, ожидал признательности. Наконец-то он раскусил его. Курьер знал себе цену и требовал надбавки. Нессельрод не был жаден. Свойственник Паскевича — это нужно было принять во внимание. Он знал к тому же персидский язык и нравы, Нессельрод же путал Аракс с Арпачаем.
Все трое сидели и улыбались.
Начал Нессельрод.
— Дорогой
— О да, вам было от чего отдохнуть, не правда ли?
(— Они сами набивали цену!)
— И вот мы с т-г Родофиникин все думаем, все думаем, — сказал старший, — о достойном месте для вас. Признаюсь, мы его пока не находим.
(— И очень хорошо, что не находите.)
— Что мое место, дорогой граф!.. Я и так облагодетельствован свыше меры. Не место прельщает меня, меня тревожит, как и вас, вопрос о нашей будущности. Не о себе я хочу говорить, но о Востоке.
Грибоедов вынул свой проект. Синий сверток ударил в глаза дипломатов.
Атака началась. Дипломаты притихли. Сверток внушал им уважение.
Туркменчайский трактат — меморандум — Бухарестский трактат — сверток — Нессельрод определил на глаз: сверток был вроде меморандума с приложениями. Он сделал знак читать и ушел в кресла. Рыбка ушла в глубину.
Грибоедов говорил тихо, любезно и внятно. Он смотрел то на Нессельрода, то на грека.
14
Сашка проводил дни свои в беспамятстве.
Грибоедов был для него неизбежным злом, когда бывал дома, и был приятен Сашке, когда сидел в карете. Сашка любил качаться на козлах.
У него была великая склонность ко сну.
Сон охватывал его целиком, ловил его на стуле, на диване, в коляске, реже всего на постели. И тогда он зевал страшно, как бы намеренно. Он разевал челюсть, напружив плечи, и долго не мог раззеваться во всю ширь, до природных размеров зевка. Потом, исцеленный зевком, он чувствовал туман во всем теле, как будто его выпарили в бане и долго терли спину и живот мыльной пеной.
Страстью его были зеркала.
Он долго и неподвижно смотрелся в них.
Любил он также переодеваться и сам себя оправдывал тем, что начинал раскладывать и перетряхать барские платья.
Когда Грибоедов ушел и нумерной все свое рассказал, Сашка походил по нумерам. Потом открыл шкаф и снял пылинку с форменного мундира. Пальцами он дошел до глубины шкафа и нащупал костюм, давно облюбованный. Он вынул из шкафа грузинский чекмень и прошелся щеткой.
Потом лениво, точно делая любезность кому-то, Сашка надел его. Грибоедов был выше Сашки, перехват пришелся ему ниже талии.
Так он стал смотреться в зеркало.
Ему не нравилось, что чекмень был без газырей, с гладкой грудью. Грибоедов почему-то особенно дорожил этой одеждой и никогда не давал Сашке ее чистить.
Тут, у зеркала, налетел на Сашку
Отряхиваясь и покачивая головой, он опустился на диван и, в чекмене, заснул.
Во сне он видел газыри, ребра и американскую барыню, барыня кричала на нумерного, что он запропастил ее мальчика, которого она родила в пятом нумере и положила в шкаф. Нумерной же все сваливал на Сашку.
15
Перед балом следовало держаться стиля семейного, стиля уютного, растормошить Нессельрода шуткой и кинуть вскользь деловое слово греку.
Грибоедов начал со сравнения:
— Я автор, и ваше превосходительство простит мне отклонение, может быть далекое и не свойственное миру важных дел.
Хорошо. Нессельрод боялся пакета перед балом.
— В бытность мою в Персии я вел такую политику: с торговцем дровами я был вежлив, с торговцем сладостями — нежен, но к торговцам фруктами — суров.
Нессельрод, как опытный шутник, поднял брови и приготовился услышать нечто смешное.
В виду акварелек следовало говорить о сладостях.
— Потому что дрова в Тебризе продаются на вес золота, по фунтам, фруктов в Персии очень много, а сладости я люблю.
— А какие там фрукты? — любознательно спросил Нессельрод.
Эк его — не надо бы о фруктах. Он слишком интересуется фруктами.
— Виноград, но длинный, без косточек, он называется тебризи — сорт превосходный, потом особый лимон.
У Нессельрода свело губы. Он живо вообразил себе этот лимон.
— Но совершенно сахарный, сладкий, — взглянул на него коллежский советник, — лиму, как они его называют, померанец, апельсин.
И с опаской глядя на чувствительного руководителя:
— Кислый, — добавил он тихо.
Так он умно, как благонравный, хитрый мальчик, поддразнил руководителей, что карлик решительно развеселился. Неучтивость? Коварство? Милейший господин!
— И я пришел к заключению, что моя домашняя политика правильна и чуть ли не отражает наши принципы.
«Наши принципы» — как это самоуверенно. Но это шутка.
— Я шучу, — сказал коллежский советник, — и заранее прошу в том прощения. Но я наблюдал Восток и старался прилежно следить за мудрою политикой вашего превосходительства.
Да, он знал себе место. Серьезный и вместе почтительный человек, шутливость вовсе не такой порок в молодом человеке, в меру, разумеется.
— …ибо для государства важен не только воинственный дух.
И это верно. Нессельрод одобрительно качнул головой. Этот родственник Паскевича немного… un peu ideologue, [18] но он, кажется, понимает дело и не заносится.
18
Немного идеолог (фр.).