Смерть выходит в свет
Шрифт:
– Мы с Альбертом частенько потешались над бедным Диком. Он свято верил, что здесь есть золото. Даже, говорят, написал в министерство недр. Но нашел только кусок кварца, точно такой же, каким Джоан подпирает дверь, чтобы не закрывалась. Он говорил, что когда-то работал горным инженером и, стало быть, знает о золоте все. Альберт был знаком со всеми, кто работал на деревообрабатывающую компанию "Доклэп", и выяснил, что встарь над Диком смеялись ничуть не меньше, чем в наши дни. Он уходил в лес и бродил там неделями, а возвратившись,утверждал, что подбирается все ближе и ближе к золоту. Наконец он бросил
– Говоря все это, Мэгги неотрывно смотрела мне в глаза, и я заерзал в кресле.
– Старый Дик воротился сюда помирать, - подхватил Ллойд.
– Тут уж сомневаться не приходится. У него был рак. Он вернулся, закрылся в своем старом стойбище и приказал долго жить.
– Да, тот ещё был персонаж, - заметил Джордж.
– О его приближении предупреждала вонь. Как потянет из леса, стало быть, Дик на подходе. Вечно был вымазан золой из костра. К нему нельзя было подбираться ближе, чем на ширину вот этой поляны. Настолько крепкий дух он источал.
– Джордж захихикал сквозь зубы. Образ старого Дика обретал все большую ясность, и это казалось отпрыску Мэгги забавным.
– Ну, довольно судачить о бедном Дике Бернерсе, - сказала его мать, поднося пухлую ладонь к щеке на манер королевы Виктории.
– Я жалею, что начала этот разговор. Он был хорошим человеком. Уж куда лучше, чем большинство ваших знакомых.
Она не стала пояснять свою мысль. Такие высказывания обычно самодостаточны. И означают, что разговор окончен. Джоан взглянула на часы и покинула флигель.
– Почему-то никто не упомянул о происшествии, случившемся полумилей севернее, в усадьбе Вудворда. Парень едва не расстался с жизнью, и это была не авария.
– Сказав это, я оглядел лица собравшихся в надежде заметить на одном из них виноватую мину, но увидел лишь изумление или прекрасную актерскую игру.
– Должно быть, его спас Всевышний, - шутливо ответила Мэгги.
– Бедняге Энею повезло меньше, - прошептала Сисси себе под нос, впервые упомянув имя человека, занимавшего наши мысли. Бедный Эней.
– Ведь ты хотел, чтобы он свозил тебя порыбачить в какое-то место к юго-востоку отсюда, верно, Ллойд?
Ллойд смущенно усмехнулся.
– Ты имеешь в виду Литтл-Краммок?
– Ага. Почему он не хотел ехать туда с тобой?
– Чертовски жаль Энея, - вставил Дэвид.
– Я слышал, он никогда не ездил на Литтл-Краммок, правда, Ллойд? моему голосу явно недоставало непринужденности. Я попытался затаить дыхание.
– Зато в другие места ездил, - ответил Ллойд.
– Но только не на Литтл-Краммок - не унимался я.
– Суеверия.
– Что за суеверия?
– спросил я. Ллойд медленно подался ко мне.
– Он говорил, что не пойдет в места, где во время грозы гремит гром, а молнии не видно. Так он мне сказал. На несколько секунд повисла тишина, нарушаемая лишь ровным гулом электрогенератора. Все молчали. Шум генератора мало-помалу начал стихать, лампочки потускнели. Когда наступила темнота, у меня возникло ощущение, будто все мы погребены под многомильной толщей безмолвия.
Спустя несколько минут на небе появились звезды, причем в доселе невиданных мною количествах.
– С этой Мэгги надо быть поосторожнее.
– Она никому не жалает зла, - ответила Сисси.
Я удивленно взглянул на них и проговорил:
– Живописная дама.
– Да, мне нравятся её рассказы. Просто она увлекается и теряет чувство меры.
– Не понимаю. У неё богатое воображение.
– Уж это как пить дать! Поймите, Бенни, она - выдумщица. Все, что говорит Мэгги,надо делить на два.
– На два?
– переспросила Сисси.
– Скорее, на двести. Нельзя верить ни единому её слову. Она все сочиняет.
– Начнем с того, что Мэгги - не уроженка Щотландии, хотя я готов допустить, что она там побывала.
– А как же её истории?
– Слышала или вычитала где-то много лет назад. Иногда мне кажется, что она и сама верит этим байкам.
– Неужели правда так страшна, что нужна ложь?
– Да нет, просто жизнь Мэгги была тосклива и однообразна. Как, впрочем, и наша. Но, судя по её манере говорить, в прошлом все обстояло несколько иначе. Думаю, дело в том, что она выглядит как женщина, немало повидавшая на своем веку. Это у неё такая игра.
– Она родилась в Корнуолле, Онтарио. Это, по-вашему, бурное прошлое?
– Знаете, что, - сказал я, - пойду, пожалуй, спать. Утро вечера мудренее.
10.
– О чем задумался?
У Пэттена был сердитый вид. Я выиграл у него первую партию, но вторую сдавал, потому что на ферзевом фланге у меня образовалась брешь, и ничего хорошего ждать не приходилось. Пэттен был облачен в горчичного цвета куртку "сафари" и свои неизменные драные шорты хаки. Он снял темные очки, и облик его сделался менее зловещим. Узкие глазки Пэттена, казалось, вовсе не имели век. Словно бровей было вполне достаточно для защиты этих темно-синих настороженных зрачков. При ближайшем рассмотрении оказалось, что багровый и похожий на булку кончик носа Пэттена лоснится. И нос, и тонкие губы, казалось, попали на эту широкую физиономию случайно, поскольку явно предназначались для костлявого и удлиненного лица. Но телевизионщики большие искусники. И если черты Пэттена наводили на мысль, что он толком не ел уже несколько месяцев, то на экране его лицо выглядело весьма упитанным и вполне довольным. Разумеется, сейчас это впечатление несколько портила борода, но ни один телезритель ещё не видел на экране бородатого Пэттена.
– Любопытно, что вы замышляете против моего злосчастного слона?
– Я никогда ничего не замышляю, приятель, только умышляю.
– Он не стал потирать руки, хотя имел на то все основания. Я никак не ожидал, что поднесу ему победу на блюдечке.
– Здесь была провинциальная полиция?
– спросил я, берясь не за ту фигуру и подставляя её точнехонько под удар Пэттеновского ферзя.
– Да, пожаловали, но мы - простые бедные туристы из Штатов, которые не видят, не слышат и не говорят ничего плохого. Капрал купился. Мы не суем нос в чужие дела. Бог дал, бог и... Шах и мат, парень! Во, черт!