Смертельная измена
Шрифт:
— Конечно, мы приедем в Брауншвейг, — сказала Магда, — это не проблема. Йоганнес много ездит и, несомненно, сможет заглянуть на премьеру брата.
— Обещаешь? — спросил Лукас.
— Обещаю. А если у Йоганнеса не будет времени, я приеду одна.
Магда сдержала слово. Она приехала на премьеру, и приехала одна. Лукас, которому репетиции доставляли огромное удовольствие, сейчас, когда она смотрела на сцену, сомневался во всем.
Он знал, что Магда присутствует на спектакле, но не знал, где она сидит.
Когда он перед выступлением стоял за сценой, ему вдруг стало холодно.
Он больше не мог держать себя в руках. Ни свое тело, ни свои мысли. Его память как будто вычистили: он забыл, что ему через несколько секунд нужно будет делать и говорить на сцене. Он оказался ничтожеством, слабаком, который не смог вынести такого напряжения.
И тут прозвучало решающее слово. Лукас услышал его словно через вату и вышел на сцену в твердом убеждении, что появился не вовремя.
Прожекторы ослепили его. Он не помнил, чтобы сценическое освещение было таким ярким. На сцене было жарко, почти душно. Тепло тел восьмисот человек разогрело помещение. Лукасу больше не было холодно, он вспотел. Он попытался сориентироваться, найти свой отрепетированный путь под взглядами публики, под взглядом Магды.
Воздух напоминал плотную кашу. Пахло чем-то застоялым и теплым. Лукас ощутил напряжение, с которым встретила его публика. И вдруг он почувствовал себя счастливым, могучим и свободным. Все глаза были направлены на него. Какое невероятное чувство! Его страх улетучился. Он видел только партнершу, которая стояла напротив и смотрела на него большими глазами.
И он отдался чувствам. Он забыл, что стоит на сцене, забыл о публике, забыл о Магде. Все, что говорил, он действительно думал и ощущал. Согласно сценарию, он был влюбленным. И еще никогда не чувствовал себя настолько полно вошедшим в образ.
— Ты пришла, — сказал он, — ты вернулась.
Он опустился перед партнершей на колени.
— Я был куском дерева, которого бросало на волнах океана, а теперь я чувствую, как кровь снова начинает бурлить в моих жилах. Я заново родился. Я живу и дышу, я люблю. Без тебя я был словно чистый лист бумаги, словно облако на ветру, словно слеза, падающая на землю.
Лукас заплакал. Слезы струились у него по лицу, и он вдруг почувствовал соленую влагу на своих губах.
К концу спектакля он полностью выдохся. Казалось, он с трудом держится на ногах. Аплодисменты доходили до него словно издалека. Он слышал их, как ныряльщик воспринимает шум двигателя корабля.
Двадцать минут спустя Магда пришла за кулисы. Он был раздет до пояса, покрыт п о том и только наполовину снял грим. Но она, похоже, этого не заметила. Она обняла его и так замерла.
— Ты сыграл фантастически, — прошептала она. — У меня прямо мурашки бегали по коже.
Он открыл бутылку шампанского, которую руководство театра поставило ему на программку на столе в гримерной.
— И за это мы должны выпить.
Лукас взял два бокала
— К сожалению, оно теплое.
— Ничего.
Они как раз чокнулись, когда дверь распахнулась и вошел режиссер Рейнгард. Он обнял Лукаса.
— Великолепно! — воскликнул Рейнгард. Казалось, он вот-вот лопнет от гордости. — Это просто бомба, это успех! Ты сделал свое дело ве-ли-ко-леп-но! Особенно любовную сцену вначале, когда она возвращается. Ты никогда не играл ее так, как сегодня! На репетициях у тебя это не получалось, а сейчас вдруг… И это на премьере!
Он бросил на Магду понимающий взгляд.
— Ты просто феномен, Лукас!
Лукас молча кивнул и покраснел.
— А сейчас пойдем праздновать премьеру в подвальчик под ратушей, — сказал Рейнгард и исчез так же быстро, как и появился.
«Мы туда не пойдем, — подумал Лукас. — Я планирую совсем другое».
Он посмотрел на Магду и улыбнулся.
— Хочешь поужинать со мной? Я приглашаю.
— С удовольствием, — сказала она и направилась к двери. — Я буду ждать тебя возле выхода со сцены.
Они сидели в заросшем розами дворе в маленьком зимнем саду и ели scampi [16] на листьях руколы.
— Йоганнес очень переживал, что не может поехать, но у него были дела в Штутгарте и он просто не успевал, — сказала Магда, нанизывая листья салата на вилку.
— Да я не сержусь, — улыбнулся Лукас. — Это так прекрасно: провести с тобой вечер!
Она никак не отреагировала на эти слова, только сказала:
— Он пожелал тебе удачи. И еще я должна передать тебе от него привет.
16
Омары ( ит.).
— Спасибо.
— Вы, когда были детьми, не очень ладили?
— Ну, как… Я не знаю… Мы не дрались, но без брата мне жилось бы лучше.
— Почему?
— Йоганнес был любимым сыном, послушным. Он был хорошим учеником и приносил домой отличные оценки. Его постоянно хвалили, и я должен был брать с него пример. Я был проблемным ребенком, ленивым неудачником.
— О боже!
— Да. И когда я приносил плохую отметку, меня заставляли дополнительно заниматься с братом. Это была пытка, скажу я тебе. У меня ничего не получалось, потому что он обращался со мной, как с последним идиотом. И поскольку Йоганнес за свою работу должен был быть награжден, а я за свои плохие отметки наказан, то я из своих карманных денег должен был платить ему за то, что он мне помогал.
— Не может быть! Нельзя так поступать! О чем думали ваши родители? — возмущенно воскликнула Магда.
— Это было их понимание педагогики. Они убрали проблему с глаз долой, а я возненавидел брата, хотя он, собственно говоря, был ни при чем. Как бы там ни было, но он за мои деньги ходил есть мороженое в кафе «Марио», а мне приходилось оставаться дома. Да, вот так все было. Сама понимаешь, я не испытывал к Йоганнесу огромной любви.
Магда кивнула.
— Да, понятно.