Смертельная красота
Шрифт:
Лаборантка Комарова сидит с ногами на маленьком диванчике и крутит в руках планшет с какой-то незатейливой игрушкой.
– Вы все подготовили?
– Ага, – кивает Вика, отчего ее крашеные кудряшки копной падают ей на лицо.
– Где Семен?
– В секционке уже, – машет рукой девушка. – У вас сегодня веселенькая футболка. Где брали?
Сергей Алексеевич машинально опускает взгляд. На горчичного цвета футболке, подбоченясь, стоит кот на задних лапах в солнезащитных очках и панаме.
– Жена купила.
– Прикольно. Я тоже такую хочу.
–
– Да куда она денется. Тем более, она уже и так вскрытая, я видела, – хихикает лаборантка, выключая планшет.
Сергей Алексеевич многое спускает с рук этой девчонке. Глупое увлечение игрушками на планшете. У каждого ведь свой способ отвлечься. Бесконечную музыку. Хотя и дарили ей уже наушники, но те чудесным образом терялись или ломались. Болтовню. Боже! Эта болтовня сводит с ума. Комарову спасают от увольнения только ее расторопность и полное безразличие к происходящему в секционном зале. Но чего Миронов терпеть не может и каждый раз готов кидаться с шашкой наголо – пренебрежение к покойникам.
– Что за тон? По-вашему, это смешно? Смерть однажды придет за всеми нами. И дай вам Бог, чтобы вы выглядели в этот момент достойно.
Сергей Алексеевич хмурится и невольно сжимает кулаки.
– Да чего вы так реагируете? Все норм. Я уже пошла в зал.
Виктория, несмотря на свой вес, легко соскакивает с диванчика, сует ноги в тапочки и выскальзывает из кабинета. Из-за закрытой двери тут же доносится ее фальшивое, слишком высокое пение, удаляющееся по коридору. Миронов закрывает лицо ладонями, стоит так пару мгновений, растирает себе щеки и принимается переодеваться для вскрытия.
Она была прекрасна. Тот момент, когда он увидел ее на той остановке. Среди промозглого мира, еще не согретого солнцем, еще не пробужденного весной, мрачного и унылого, – Она. Кругом серость, грязный асфальт, оттаявшее собачье дерьмо на газонах, смешанное с человеческим мусором. Какие-то безликие люди, которые недостойны даже взгляда. Она будто светилась изнутри. Несмотря на то что губы посинели от холода и тряслись. В глазах стояли невыплаканные, замерзающие слезы, которые она смаргивала. Коленки острые, как у подростка, колотящиеся друг об друга. Тонкие капроновые колготочки. Коротенькая курточка. Волосы, которыми играет ветер. Она. В этом не было сомнений.
В первый миг, когда он ее увидел, сердце екнуло. Так бывает, когда вдруг, в толпе, среди лиц посторонних людей встречаешься взглядом с человеком, который назначен тебе судьбой. Будто до этой секунды не жил, не дышал, ничего не видел вокруг, ничего не чувствовал. Один взгляд – и будто взрывается фейерверк. Приходит четкое осознание – вот твое.
Она еще только захлопнула за собой дверцу машины, а он уже знал, что не ошибся. Все будет так, как должно быть. Все, что задумалось, исполнится. И потому в душе его уже тогда наступил праздник. Особое предчувствие, которое сложно описать простыми человеческими словами. Эйфория, пока еще глухая, но
Она была прекрасна. Цветочные бутоны так оттеняли ее волосы и белизну кожи, не тронутой модным загаром из солярия. Это хотелось сохранить. Сохранить и показать им всем.
Она была прекрасна даже на той лужайке. Ночь сделала голые деревья особенно таинственными. Морозец прихватил землю и чуть посеребрил ее инеем. И уложенная на землю девушка с вольно раскинутыми в стороны руками – Она – стала совершенной. Его совершенным творением. Его победой над Жизнью и Смертью.
Это была восхитительная охота! Прекрасный трофей!
Глава 3
Черный никогда не опаздывает на работу. Без уважительной причины, разумеется. А уважительная причина у Николая только одна – вызов на место преступления. Даже все свои поездки в СИЗО и ИВС он намечает позднее девяти, чтобы успеть заехать в отдел и просмотреть накопившиеся сводки, еще раз пробежаться по делу и, если нужно, заглянуть к начальнику.
Сегодня начальник сам будто поджидал его у входа.
– Николай Дмитриевич, пройдемте в мой кабинет, – говорит Максим Игоревич, первым зашагав по коридору.
– Доброе утро, – отзывается Черный, устремляясь следом.
Задавать вопросы на ходу Николай не стал. Он хмурит брови и принимается перебирать дела, находящиеся у него в производстве, – не мог ли где-то нарушить сроки? Вроде ничего такого. Даже жалоб в последнее время от задержанных и подозреваемых на Черного не поступало. Однако, пока следователь шагает за Максимом Игоревичем, его не покидает ощущение, что визит в начальственный кабинет не будет приятным.
Встречные коллеги здороваются исключительно с начальником, к чему, впрочем, Николай давно привык. Душой компании он никогда не был и не стремится ею становиться.
В кабинете они располагаются как обычно. Максим Игоревич устраивается у окна, опершись о подоконник с одинокой геранью в керамическом горшке, Черный – за коротким столом. Максим Игоревич любовно поворачивает герань – высокую несуразную палку с несколькими широченными листьями – на пару сантиметров.
– Коля, ты мог бы быть помягче с людьми? – спрашивает начальник, отбросив официоз. – Зачем ты новенькую эту, Галкину, носом при всех ткнул в ошибки в протоколе? Девчонка только-только пришла, я бы ей замечание сделал.
– Она этим протоколом размахивала и в красках рассказывала о своем деле. Я ей сделал замечание по поводу тайны следствия, – дергает плечом Черный. – Хочет болтать – пусть в пресс-службу идет.
– И еще мне звонил начальник Центрального отдела. Опера жалуются, что ты им поручения постоянно выдаешь и контролируешь каждый шаг.
– Так и должно быть. Или я чего-то не понимаю в нашей работе? Я им выдаю поручения, они их выполняют.
– Ты на них давишь. На людей.
– Я делаю свою работу. И, как мне кажется, делаю ее хорошо, – бычится Черный, все еще не понимая, куда клонит Максим Игоревич.