Смертельная лазурь
Шрифт:
Последние слова Луиза произнесла с отвращением. Отвращением к себе самой.
— Как вы решились на это?
— А что мне оставалось? Смотреть, как семья окажется без средств к существованию? Моя мать серьезно больна, а лечение стоит денег. Где она его получит? В приюте для неимущих? И потом, как я могла отказаться, если отец сам попросил меня?
Что на это ответить, я не знал, и мне не хотелось давать услышанному оценку. Снова вернувшись к теме увеселительных заведений, я поинтересовался, действительно ли выгодны кредиты на подобных условиях для самих заимодавцев.
— А с какой
Она не договорила. Рыдания сотрясали ее хрупкое тело.
Я привлек Луизу к себе и погладил. Мне хотелось утешить девушку, как старший брат утешает плачущую сестренку. И каждый, кто нас видел, наверняка подумал бы: вот, вырвавшаяся служанка из богатого дома тайком встретилась со своим возлюбленным. Так мы простояли довольно долго. Суматошная чайка описывала круги в какой-нибудь паре футов над нашими головами.
Луиза плакала, и мне показалось, что эти слезы накапливались давно. Разве мог я в чем-нибудь упрекнуть ее? Напротив, я считал, что она поступила совершенно правильно, высказав то, что накипело на душе.
Успокоившись, девушка медленно высвободилась из моих объятий.
— Вовсе не хочу доставлять вам боль, Луиза, но могу я еще кое о чем спросить вас? — обратился к ней я. — А все эти титулованные господа не боятся посещать заведение? Кто знает, а может, кому-нибудь из женщин вздумается назвать их имена, рассказать всему свету, чем эти люди занимаются? Согласитесь, ведь это немалый риск — путем шантажа склонять к сожительству женщин своего же круга, разве не так?
— Вот тут уж можете быть спокойны. К тому же в заведении наши глаза скрывают повязки из черного бархата.
— Какова во всем этом роль Мертена ван дер Мейлена? Как нам с вами известно, он занимается изготовлением картин, изображающих обнаженные натуры, разжигающих аппетиты гостей заведения. Но наверняка он ведь не только этим занимается.
— Насколько мне известно, он тоже имеет кое-что от заведения. Однако я не знаю, принадлежит ли оно ему целиком, или же он участвует на долевой основе.
— И еще одно. Вам что-нибудь говорит такое имя — Антон ван Зельден?
— Разумеется. Это известный в городе врач, он пользует самых богатых наших горожан. Однажды Константин говорил мне, что ван Зельден — их семейный доктор. Он специалист в области консервации человеческих органов и имеет богатую коллекцию препаратов — заспиртованных органов человека и животных. А почему вы о нем спросили?
— Потому что вчера вечером видел его в заведении вместе с ван дер Мейленом.
— Мне об этом ничего не известно. Вероятно, и ван Зельден захаживает туда.
Колокол церкви Ноордекерк пробил пять часов. Луиза вздрогнула.
— Уже пять часов? Я должна идти. Как бы дома меня не хватились. Надеюсь, что и дальше смогу помогать вам.
— Мне и самому пока не все ясно. Но со временем обещаю вам во всем разобраться.
— Смотрите, не впадайте в гордыню, господин Зюйтхоф.
— То есть?
— Вы задеваете интересы весьма влиятельных особ. Это небезопасно.
— Весьма благодарен за предупреждение, Луиза. Думаю, вы абсолютно правы. Готов биться об заклад, что эти люди не остановятся ни перед чем. В том числе и перед убийством.
— Жаль, мы с вами раньше не познакомились, Корнелис Зюйтхоф. И при других обстоятельствах.
Слабо улыбнувшись, женщина повернулась и заковыляла в направлении своего дома, согбенная служанка с тяжеленной корзиной в руке. Я невольно спросил себя, неужели и эта согбенность — часть актерской игры. Во всяком случае, талант актрисы, заложенный в этой женщине, сомнений не внушал. Да, нелегко, наверное, приходится, когда папенька самолично толкает тебя на панель. И то, как стоически Луиза восприняла это, внушало мне искреннее уважение. Должен признаться, к этой женщине я испытывал не только уважение, но и более глубокое, сильное чувство. Но… Разве имел я право на подобные мысли? При живой-то Корнелии!
Пропустив Луизу на порядочное расстояние, я направился к харчевне, где меня дожидался Хенк Роверс. Старик восседал за столом, попыхивая неизменной коротенькой трубкой.
— Ну, как дела, Зюйтхоф? Давайте-ка, вытрясайте карманы. Время распить первый кувшинчик!
— С какой это стати?
— Так я же выполнил ваше поручение и передал послание лично в руки дочке купца. И клянусь морской пучиной, поглотившей моего братца Флориса неподалеку от Нового Амстердама [3] , что малышка из дома ни ногой. Так что, Зюйтхоф, проиграли вы. Продули наш спор, и нет вам оправданий!
3
Новый Амстердам — прежнее название Нью-Йорка.
— Ваш брат наверняка перевернется в своей океанской могиле из-за того, что вы столь легкомысленно поклялись его именем, — с торжествующей улыбкой ответствовал я. — Так вы говорите, ни на минуту не спускали глаз с дома ван Рибека?
Хенк Роверс с готовностью закивал:
— Провалиться мне на месте, если не так!
— И ни одна живая душа из дома не выходила?
— Что значит — ни одна живая душа? Ведь речь идет не о ком-то там, а о самой дочке ван Рибека!
— Вы лучше ответьте на мой вопрос.
— Служанка выходила с корзиной в руке. Тяжелая, видать, корзина, потому что она еле тащила ее.
— И возвратилась эта служанка тоже с корзиной в руке?
— Верно. Но откуда вам…
— А вас не удивило, что она вышла из дома с тяжелой корзиной и с ней же возвратилась? По идее, корзина на обратном пути должна была быть пустой? Так ведь?
Роверс озадаченно почесал затылок.
— Ну, корзина и корзина. Чему тут удивляться? Может, вы хотите увильнуть, Зюйтхоф. Не выйдет! Старика Хенка Роверса вам не надуть!