Смертельная лазурь
Шрифт:
— Мне бы хотелось вот ее. — Это было сказано тоном счастливого ребенка, выбравшего сладость. — Она сейчас здесь?
Сводня, а описанная дама, несомненно, была ею, улыбнулась:
— Вам везет, мой господин. Могу лишь поздравить вас с таким выбором. Пойдемте со мной!
И повела его в комнату, расположенную как раз слева от моего убежища. Я был потрясен. Мои самые мрачные предположения относительно предназначения картин и цели прихода сюда Луизы подтверждались. Я даже пожалел, что разгадал загадку, и едва сдерживался, чтобы не последовать за сводней и
Вскоре сводня вышла из комнаты и, опустив в разукрашенную жемчужинами кошку-копилку несколько монет, исчезла из моего поля зрения, направившись к лестнице. Я обвел глазами двери этого коридора и представил себе тех, кто за ними дожидается таких вот визитеров. Одной из этих женщин была Луиза, это я знал определенно. Я кипел от бессильной ярости и стыда.
Тряхнув головой, я поспешил к лестнице — надо было уходить отсюда. Меня уже куда меньше заботило, останусь я незамеченным или нет, но вот наконец, без осложнений выбравшись из увеселительного заведения, я стал направляться к Антонисбреестраат.
— Эй! Кто там? Ах, это опять ты! Я тебя запомнил! Чего ты здесь околачиваешься?
Швейцар!
А я-то, дурень эдакий, уверовал, что он меня не заметит на выходе из проулка! При других обстоятельствах я нашел бы убедительную отговорку, но у меня по-прежнему не выходило из головы увиденное в этом веселом домике. Остановившись будто вкопанный, я вопросительно уставился на охранника. Он чуть ли не бегом устремился ко мне.
— Ты погоди, господин хороший! Я тебе покажу, как шляться, где не положено!
Его угрожающе сжатые кулаки не оставляли сомнений, что и как он собирался мне показать.
Когда швейцар был в паре метров от меня, я вышел из оцепенения, враз припомнив все, чему учил меня мой наставник Роберт Корс. Пригнувшись, я в мгновение ока забежал охраннику за спину, ухватил его правой рукой за плечо, а левой хорошенько пнул в ногу. Неуклюжий парень, потеряв равновесие, грохнулся лбом о кирпичную стену и стал съезжать вниз.
Помотав головой, он, сидя на мостовой, стал ощупывать рану. Рана была не очень глубокой, но кровоточила здорово. Охранник, все еще не веря в случившееся, глуповато уставился на меня.
А теперь на самом деле прочь отсюда, и поскорее, велел я себе и стремглав помчался по погруженной в сумерки Антонисбреестраат. Вслед мне раздавались призывы швейцара о помощи. Я свернул с Антонисбреестраат в ближайший переулок и, нырнув в лабиринт узких улочек, петлял по ним до тех пор, пока не убедился, что я в безопасности.
Тяжело дыша, я остановился и огляделся. Лабиринт улиц, в котором я очутился, был мне незнаком. Здесь находилось множество харчевен, но они вряд ли могли состязаться с только что покинутым мною заведением. Навстречу мне попадались оборванцы в сильном подпитии, ничуть не трезвее жирного барышника — клиента респектабельного борделя, но эти люди были куда симпатичнее мне. Уже хотя бы потому, что вид их не будил
Из темноты ворот возникла женская фигура.
— В гордом одиночестве, красавчик? Могу составить компанию, если пожелаешь.
Судя по скрипучему, пропитому голосу, приглашение исходило от давным-давно вышедшей в тираж шлюхи. И верно — синие круги под глазами, морщины, более-менее беззубый рот. И вдобавок огромный чирей на лбу. Чтобы окончательно добить меня, она распахнула платье, выставив напоказ уныло свисавшие, дряблые груди.
Я с отвращением отвернулся и побрел к первому попавшемуся кабаку. Там уселся за столик и заказал самой крепкой водки. Необходимо было умерить бушевавшую во мне злость. И одной чаркой тут не обойдешься.
На Розенграхт я попал только к полуночи. Улицы уже патрулировали ночные блюстители порядка, и я, как мог, избегал встречи с ними, поскольку у меня не было при себе фонаря, положенного каждому приличному гражданину в темное время суток.
Уже на подходе к дому на Розенграхт я чудом избежал встречи с патрульными. Меня уберег их фонарь, свет которого мелькнул вдали, и я, спрятавшись за деревом, дождался, пока они продолжат путь. Оба прошли почти вплотную ко мне. Патрульные рассуждали о суматохе в доме какого-то художника. В свете фонаря зловеще сверкнули клинки шпаг.
У самых дверей меня перехватила Корнелия. Я не без удивления отметил, что она, несмотря на поздний час, не в ночной сорочке, а в платье. Девушка была вне себя от ярости.
— Где вас только носило весь вечер? — набросилась она на меня.
— Вам-то какое до этого дело? — отпарировал я, внезапно поняв, что у меня заплетается язык.
— Да вы, оказывается, пьяны, Корнелис Зюйтхоф! Неужели у мужчин нет другого развлечения, как только нализаться?
— Почему же, — ответил я уже спокойнее и с явным намерением нахамить ей. — Есть. Например, приходить по вечерам домой, не опасаясь, что на тебя наорет какая-нибудь досадливая баба.
Кровь ударила Корнелии в лицо.
— Как вы вообще осмеливаетесь говорить со мной таким тоном? Тем более после того, как наплевали на свои обязанности?
— Обязанности? Я исполнил все, что положено.
— Да, но никто не давал вам разрешения болтаться столько времени неизвестно где. Вам не приходило в голову, что вы можете понадобиться здесь?
— Это кому же? Уж не вам ли?
— Моему отцу!
Тон, которым это было сказано, вмиг отрезвил меня.
— Он что, захворал? — негромко спросил я. Меня всерьез испугало услышанное от дочери мастера Рембрандта.
— Вероятно, это можно и так назвать. Набрался до чертиков и чуть было не утонул. Слава Создателю, он едва шлепнулся в канал, как его заметили постовые и вытащили. Потом…
— В канал? — не дал ей договорить я. Пытаясь представить себе это зрелище, я испугался еще больше.
Девушка кивнула, и я только теперь заметил, как она бледна.
— Упал в воду у самого дома. И один из ночных постовых в последний момент вытащил его. Еще несколько секунд, и он бы утонул.