Смертельно прекрасна

Дьюал Эшли

Хэрри останавливает меня, когда я прохожу мимо, и растерянно вскидывает брови.

– Что это было? Вы чего, Ари.

– Слушай, я думаю, нам на время стоит прекратить общаться. Честно.

– Что? – Хэйдан изумленно усмехается и встряхивает плечами. – Ты с ума сошла?

– Нет. Вы не должны крутиться в этом безумии.

– Поздно, мы уже крутимся, Ари! Хорошо, Мэтт сорвался, но он опомнится, а я так и вообще не сорвусь. Мне ты можешь довериться.

Парень хлопает густыми ресницами, в его очках прыгают желтые языки пламени, а я вдруг в странной усмешке подергиваю губами и похлопываю его по плечу.

– Пока, Хэрри.

– Ари.

–

Нет. – Смотрю ему прямо в глаза и чеканю. – Возвращайся к Мэтту.

Парень пытается сопротивляться, но тщетно. Вскоре его ноги отчаливают назад. А я решительно вскидываю подбородок и плетусь сквозь толпу, шепчущуюся за моей спиной.

– Эй, – я смотрю на девушку, притаившуюся в стороне, – машина есть?

– Да , но…

– Отвези меня. – Для приличия добавляю. – Пожалуйста.

Незнакомка порывисто срывается с места, а я прикрываю от усталости глаза. Что уж скрывать, на душе так же паршиво, как если бы ее вынули и избили кулаками.

Мэтт прав, я заигралась. Впутала их в неприятности, еще и решила, будто это вполне себе нормально. В едь в книгах всегда есть друзья, которые поддерживают и спасают. Мне тоже захотелось, чтобы мои проблемы распластались не только на моих плечах. И диотка.

Когда в детстве у меня что-то не получалось, я сразу звала папу. Он садился со мной рядом, а потом спрашивал: Ари, ты хочешь, чтобы я помог тебе или сделал все за тебя?

Так и сейчас. Друзья нужны мне для того, чтобы поддержать в трудную минуту?

Или чтобы оказаться тем самым щитом, что останавливает пули.

ГЛАВА 22. СЛУЧАЙНОЕ СОВПАДЕНИЕ.

Я смотрю в потолок, завернувшись в шерстяное одеяло. Дышу медленно и думаю.

Совсем недавно жизнь казалась мне вполне предсказуемой. Если у вас проблемы, вы сами в этом виноваты, верно? Но сейчас все совсем иначе. Моя жизнь чертовски странная, и почти все неприятности, что свалились мне на плечи, отнюдь не последствия вечеринок или из-за чего там еще бывают проблемы у подростков.

Переворачиваюсь на бок и хмурю лоб, наблюдая, как за окном пошатываются тихо и тягуче тонкие ветви. Тени от них падают на мое лицо. Приподнимаю руку, опускаю руку. Закрываю глаза, открываю глаза. Ничего не меняется. Все та же комната, те же сваленные книги на черном столе. Те же разбросанные вещи, торчащие из приоткрытых шкафчиков. Я совершила действие, а изменений никаких , почему , что именно влечет за собой весомые последствия? Как понять, что вот сейчас я делаю ошибку, после которой все переменится?

Моя мама была психологом, и я думала, что это ее призвание: вправлять мозги всем этим суицидальным подросткам с надуманными, смешными проблемами. Но, возможно, у нее не было выбора? Чем еще она могла заниматься, как ни копанием в чужих жизнях? Не поймите меня неверно , но она так рьяно бежала от себя и своего прошлого, и своего дара , но все равно пришла к тому же знаменателю. Пусть не в Астерии. Пусть не с родными, но в Северной Дакоте в ней росли силы, которые она непроизвольно развивала, поддерживая пациентов, передавая им нужные эмоции. Она пыталась убежать от Дьявола. Но, как он и сказал, Дьявол – в каждом из нас. И бежать от него смешно. Ей казалось, она скрылась, но теперь ее нет, что означает лишь одно – мы как на ладони у этих заигравшихся детей. Что Смерть, что Люцифер, что Мойра распоряжаются нашими жизнями, вертят, как хотят. Мы ничего поделать не можем, как идиоты варимся в собственном соку, придаваясь мыслям и рассуждениями, разыскивая правильные варианты, выдирая на

голове волосы, разбивая в кровь колени. Мы думаем, думаем, думаем, а в итоге ошибаемся, потому что от нас почти ничего не зависит. Я говорю «почти», потому что хочу оставить надежду. Хочу верить. Но я боюсь, что я ошибаюсь. Иногда я открываю глаза и вижу нечто из ряда вон выходящее, а иногда я открываю глаза, и ничего не меняется. Как сейчас. Я все верчу рукой в воздухе, и ничего не происходит. Я вдруг ясно ощущаю , как же мало от меня зависит: от моих сил и моего желания. Я могу всю ночь искать ответы, сетовать и жаловаться. Я могу даже взять и найти выход! А завтра все к чертовой матери перевернется, свалится мне на башку и так к земле прижмет, что я больше никогда не встану. И что мне делать? Как выбираться? Как обрести контроль над тем, что я делаю, тем, где я живу, и тем, что со мной будет?

Я вновь переворачиваюсь на спину, но застываю, уловив движение в комнате.

– Норин? – Спрашиваю я, приподнявшись на локтях.

Прищуриваюсь, пытаясь привыкнуть к темноте, и внезапно понимаю, что напротив кровати кто-то стоит. Черный, едва заметный силуэт. Спина прямая. Руки худые. Висят по обе стороны такие же бледные, как листы бумаги. В горле встает ком. Я растерянно гляжу на тень, а она глядит на меня, и я вдруг думаю, что никакая это не Норин. И не тетя Мэри.

– Кто вы? – Я вжимаюсь в кровать, а силуэт делает шаг вперед, и лунный свет, что лениво прорывается сквозь толстые занавески, освещает мне сероватое лицо, скрытое за черной вуалью. На моей гостье старое, плавающее от невидимого ветра платье. Чувствую, как покрываюсь дрожью , и со всей силы сжимаю в пальцах одеяло. – Кто вы ? – Вторю я, а тень не двигается , паря над полом, словно дымка.

Парализующий ужас прокатывается по мне, будто бритва. Черные глаза за вуалью на меня смотрят. Я не вижу их, но чувствую, как они путешествуют по моему лицу, изучают панику, ярко вспыхнувшую в моих глазах. Мне страшно. Это не мама. Это кто-то чужой. О т этого призрака волной исходит жгучая ненависть. И она тянется ко мне, к моему лицу, она душит меня , словно имеет материальную форму. Я вдруг думаю, что не тени от ветвей деревьев овивают мою шею , а тень от костлявых пальцев смыкается вокруг моего горла.

Давлюсь собственным дыханием, резко тянусь к светильнику и включаю лампу, так и не решившись вымолвить хотя бы слово. Тело будто окаменело. Руки налились свинцом и застыли на кровати, так крепко вцепившись в простыню, что неприятная боль пробегает вверх по запястьям. Я порывисто оборачиваюсь, стиснув зубы, но никого не вижу.

Перед моей кроватью никого нет.

Черт возьми. Я, наконец, могу шевелиться. Прохожусь холодными пальцами по лицу и убираю назад волосы. Кто это был? Что ей было нужно? Почему она приходила?

Выдыхаю и почему-то горблюсь, словно это миллионный вопрос, ответ на который я никогда не получу. Мне полагается бонус? Я нелепо усмехаюсь и взвываю, вновь упав на кровать. Прикрываю ладонями глаза и невольно думаю о том холоде, что исходил от этого призрака. С какой бы целью не приходила эта женщина, хорошими ее намерения назвать у меня язык не поворачивается. А вдруг призраки могут мне навредить?

Я должна поговорить с Ноа Мортом.

Выключаю лампу и, подмяв под себя одеяло, крепко зажмуриваюсь. Мне невероятно сложно признать, что Ноа – мой отец. Любая мысль об этом кажется безумно нелепой. Так ведь не бывает. В се это звучит чертовски глупо. Но, наверно, пора покончить с хваленым упрямством и принять все так, как есть. Возможно, станет легче.