Смертельные акции
Шрифт:
– Хватит глупости-то болтать, – мрачно отозвался Витя.
– Как же – хватит! Ничего не хватит, я только начал! А ты что такой снулый-то сидишь? Не рад, что ли? Алмазам не рад? Забрать только осталось. Вот этим ты и займешься…
– Да рад я… Рад… только вот…
– Мон шер! – вскричал Размахов в восторге. – Да вы влюблены! О! Я уважаю эти святые чувства. Давай поделим поровну – мне алмазы, тебе девочка?.. Она, правда, без побрякушек не так смотреться шикарно будет, ну ничего, ты ей на свои кровные купи. Ей понравится – смотри, как егозит, как уж на сковородке! О женщины! Так сходить с ума
– Мне не нравится, когда со мной так разговаривают, – сказал Витя.
– Ах, подумайте! А ты случайно не забыл, кто тут начальник? – осведомился Размахов, перестав улыбаться. – Ты потише у меня. Голос-то не повышай… А то можно и без языка остаться. Ну да ладно. Кто старое помянет… Не будем грызться над добычей. Мы же не стервятники… Хотя, может, и стервятники… Не успело еще его тело остыть… А? И где ж тот юный Гамлет, что сотрет нас с лица земли?.. Ладно, расслабься. Тебе причитается.
Размахов засопел, наклонившись к экрану и решая, как и когда удобнее забрать алмазы. Нетерпение подсказывало, что удобнее всего прямо сейчас…
Витя сидел и терзался, глядя на экран. Муки совести, все последнее время посещавшие Диденко то сильнее, то слабее, совершенно заглушали голос разума или хруст зеленой пачки, толстой даже на ощупь. Но теперь совесть решила взять реванш. С одной стороны, мыслил Витя, что ей сделается? И без алмазов проживет, баловство одно… С другой – все же женщина, слабое существо и Вите доверилась… Витя покраснел, вспоминая, какими ласками дарила его ночью Лариса. Опять же вдовица, существо несчастное, особо Богом, стало быть, оберегаемое…
Нет, не ждал ничего хорошего Витя от своего предательства. Надо было иметь смелость признаться самому себе: да, за это тебя, Витя, по головке не погладят. Выходило по всем космическим законам, что придется Вите за предательство отвечать перед Божьим судом, самым скорым, а значит – жди болезни, раковой опухоли, инфаркта, пули в темном переулке… И цена расплаты может оказаться чересчур великой. А ну как он, Витя, уже превысил кредит, отпущенный ему на беззаконные деяния? И не мог пока он представить, чем ему эту свою вину загладить. Разве что самому на себя в милицию донести или, скажем, Размахова шлепнуть?.. Гад он все-таки. Гада не жалко.
– А я ведь видел, – Витя вздрогнул, услышав голос Размахова, выведший его из раздумий, – как вы там со вдовой с утра кувыркались… Аккуратно ты камерки установил, хвалю. Точный расчет. Лучше, чем в кино… Записывай да на толкучке продавай, а? А грудь у нее какая? Это я тебе как специалист могу засвидетельствовать – знатная грудь. А скажи мне, как другу, по секрету: в рот она берет? А то я ведь не все видел, часть пропустил… Ну не дуйся. Тебе лично я только комплимент могу сделать. Снимаю шляпу. Высшая акробатика. Дело молодое… Но сложение у тебя! Не хочешь случайно
Витя, обдумав сказанное, встал и, не говоря худого слова, съездил Размахову кулаком по лицу. Из-за неудобной позы промазал, кулак скользнул по скуле, заболели рассаженные костяшки пальцев. Не обратив на это внимания, Витя с мрачным огнем в глазах, пригнув голову, двинулся на Размахова, сгреб его за отвороты тонкой шелковой рубашки, так что полетели пуговицы и раздался звук разрываемой ткани. Только он собрался двинуть Размахова головой о стенку, как Размахов пискнул, дернулся, и Витя не успел опомниться, как в живот ему уткнулось дуло пистолета.
– В своем уме? – засипел Размахов. – Я тебя, как щенка… размажу… Пусти, сволочь, задушишь!..
Витя нехотя отпустил Размахова и стоял в стороне, играя желваками.
– Е-мое, какой ты нервный! – хихикнул Размахов, потирая шею. – Посмотрите на него – вот борец за справедливость!.. Милый мой, что за сцены, что за эмоции! Ты уволен. Нервные срывы в нашей работе ни к чему… Можешь отправляться к своей шлюхе. И учти, я к тебе еще приду за сатисфакцией.
– Ну ты… – медленно закипая, прохрипел Витя.
– Что – я? Что – я?! Пошел вон! – вдруг истерично заорал Размахов.
В глазах у Вити потемнело, и он будто со стороны увидел, как его огромный, похожий на кувалду кулак, как в замедленной съемке, поднимается и летит. Летит, неудержимо приближаясь к лицу Размахова, которое из нагло-ухмыляющегося в доли секунды превратилось в жалкое и испуганное…
– Ты что? – еле выговорил Борис Размахов, когда спустя несколько секунд к нему вернулся дар речи. После того как Витин кулак пришел в соприкосновение с его скулой, он неожиданно оказался в углу комнаты, по ходу сбив пару стульев.
– Мозгляк! – нехотя произнес Витя. – Пидор!
Размахов встал на четвереньки, тряхнул головой, что, видимо, вызвало дополнительную боль, отчего он поморщился. Потом с трудом поднялся на ноги. Скула его постепенно становилась темно-фиолетовой.
– За пидора ответишь, – сказал он, на всякий случай держась подальше от Вити. Размахов очень гордился тем, что в среде деятелей рекламы, где весьма распространена нетрадиционная сексуальная ориентация, он сохранил интерес к женщинам…
Но Витя уже кубарем выкатился на улицу, в ярости от собственного бессилия пнув попавшуюся на глаза урну. Урна покатилась, громыхая, по мостовой, изрыгнув из своего нутра дорожку мусора.
Размахов, выпив воды и подергав головой, проверяя, все ли на месте, продолжил наблюдение. Настроение у него весьма испортилось после Витиного показательного выступления, и шутить он более не был склонен. Рубашку испортил, гад, в магазине на Тверской купленную, фирменную, любимую. И шея болит… Не говоря уж о скуле. Хорошо еще, хоть кость цела…
Лариса тем временем успела украшения с себя снять, упаковать все в чемодан, а чемодан засунуть за платья на верхнюю полку шкафа. Сама она, готовясь уходить, подкрашивалась у зеркала в прихожей.