Смертельный архив

Макеев Алексей Викторович

– Понятно… – протянул ничего не заметивший адвокат. Вытащил из стола другой конверт. – Это вам, лично в руки – от Луганского.

Она взяла белый прямоугольник, повертела и убрала в сумку. Резко встала:

– Спасибо, мы поедем! Идем! – бросила Звонареву, не оборачиваясь.

На улице Настя остановилась и, подняв лицо, сделала глубокий вдох. Капитан молча стоял рядом – и вдруг решился на прямой вопрос, не дававший покоя с их первой встречи:

– Давно знаешь, что Князь твой отец?

Настя, улыбаясь,

посмотрела ему в глаза:

– Недаром он тебя хвалил за догадливость… Не очень, если сравнивать с прожитой жизнью… Пошли в машину, расскажу.

Глава 29

По двору шагал восемьдесят девятый год, «радовал» пустыми прилавками и крепленым «Агдамом» за копейки… Многие верили в торжество коммунизма, но дальновидные готовили плацдарм для отступления и вхождения в новую эру. Еще работали свои, закрытые от посторонних магазины для верховного аппарата, рабочий же класс откладывал пять рублей с получки на заветную «шестерку».

Тогда-то в одном из районов города случилась классическая «барышня и хулиган»: Лена Прокофьева, очаровательная брюнетка с большими ярко-карими глазами, дочь профессора физики, влюбилась в признанного короля хулиганов Толика Ушастого. Луганский тогда был кавалером в высшей степени галантным – вхожий в «большие» квартиры, имел доступ к некоторым специфическим вещам вроде французского «Мартеля» и финского шоколада в притягательных обертках… Все добро он немедленно тащил возлюбленной вкупе с золотыми цепочками-колечками и прочими приятными мелочами.

Продолжалась сказка, как это часто бывает, недолго: родители Лены, разглядев в утренней тошноте малолетней дочери плохой признак, потащили ее к врачу. Толстая усталая врачиха подтвердила – беременность, третий месяц, прерывание невозможно из-за слабого здоровья матери.

Время такое: соседи умели молчаливым осуждением извести неугодную семью – начинали писать анонимные доносы куда можно и нельзя, вредили по-мелкому, но до слез обидно… Решение подсказала бабка – ехать в деревню, потом вернется и скажет, что привезла братика или сестричку. Поохают и забудут.

Так и сделали. Через полгода родилась крепенькая – почти четыре кило – девочка, названная в честь мудрой бабки Настей. Лена, по идее, должна вернуться, но уж очень деду-профессору не хотелось видеть отца ребенка – подсуетился, сделал пару звонков друзьям, – и дочь вне конкурса поступила в институт экономики в соседнем городе. Там же сняли квартиру, наняли внучке няню…

Лена приехала неожиданно, через год. Поцеловав отца с матерью, побежала на Бебеля, в знакомую общагу… Дверь открыла пьяная мать Луганского:

– Толика? Так нет его.

– А когда будет? – девушке хотелось быстрее рассказать о ребенке, увидеть, как обрадуется жених…

– Не скоро, – мать с трудом свела

глаза. – Прячется, милиция ищет. А как найдет, будет сидеть, придурок! – не говоря больше ни слова, женщина захлопнула дверь.

Дома рыдающая Лена, которой едва исполнилось восемнадцать, рассказала о случившемся матери.

– Может, оно и к лучшему! – Вера Петровна гладила блестящие волосы дочери и плакала. – Подумай, зэк в семье! Соседи руки не подадут, на работе косо смотреть будут. А чему научит?

– Не такой он! – девушка яростно вскочила. – Вы не знаете! Если бы не вы…

И дальше в таком духе – максимализм взыграл: наговорив много лишнего, Лена собралась и уехала обратно.

С родителями помирилась не скоро. Учеба закончилась, пошли будни, наполненные работой и уходом за малышкой. Настя пошла в садик… тут в Москве появились стреляющие танки, с трибун вопили о революции и новом мировом порядке…

Лена видела Князя по телевизору – к тому времени она вернулась в родной город: он мелькал и как меценат, и как герой криминальной хроники, однажды встретились лично, в магазине – Луганский не узнал в уставшей маленькой женщине бывшей возлюбленной. А она не напомнила.

Жизнь текла, дочка подрастала… диагноз врача – рак в последней стадии, неоперабельный – прозвучал как гром среди ясного неба. Три… максимум пять месяцев.

Оказалось, врач расщедрился со сроком – болезнь сожрала Лену за несколько недель. Уже в конце, то впадая в беспамятство, то на короткий миг приходя в себя, женщина позвала дочь:

– Дай телефонную книжку, – она слабо кивнула на столик с дисковым желтым аппаратом.

– Зачем? – Настя не отходила от кровати: ловила последние мгновения.

– Дай!

Девушка принесла потрепанную коричневую книжку.

– Открой «Л», – мать закашлялась, – открыла?

– Да.

– Видишь, Луганский?

Настя с трудом разобрала неровный почерк:

– Вижу.

– Отец твой, – она сильно выдохнула. – Он про тебя не знает, но когда умру… – приступ кашля мешал ей говорить, – когда умру, если что-то понадобится, иди к нему. Пока я жива, все тебе улыбаются, обещают помогать… поверь, никого не окажется рядом, когда действительно понадобится помощь, а не сопливые соболезнования.

– У тебя был номер, и не сказала?

– Зачем? – Лена нашла силы пожать плечами. – Он нам ничего не должен, мы ему. Идем своими дорогами. Наверное, все могло быть иначе, но теперь поздно менять.

Через два дня Елены Прокофьевой не стало.

Настя долго не решалась позвонить. Все вышло, как и предсказывала мать, – улыбались, соболезновали, обещали не оставить… через неделю в квартире царила мертвая тишина – аппарат перестал звонить, в дверь никто не входил…

Девушка набрала номер – и попала на администратора: