Смертельный дозор
Шрифт:
— Ну и что?
— Да что? — Стас беззаботно пожал плечами, — решила она от меня свинтить. Ну как свинтить? Уехала учиться из нашего Ставропольского края в Москву, в строительный техникум какой-то. Еще после девятого класса. А я в десятый пошел.
Мы услышали автомобильный гул. Почти синхронно оглянулись, чтобы посмотреть в чем дело. Ниже по земляной дороге среди холмов, петляла шишига. Отсюда она казалась очень маленькой. Пограничная машина везла куда-то полный кузов людей — не меньше шести человек.
— Куда это
Шишига завернула и направилась к леску, который тянулся по правому флангу, у системы. Тому самому, где жила Муська.
— Танкисты, — сказал я. — В лес едут.
— А че это ты так решил? — Удивился Стас.
— Слышал, нужно им дерево, для окопов.
— Ну вот, пусть делом и займутся, — суховато сказал Алейников. — Кстати, Сань, а че там ты с этим Симоновым?
— Да ничего, — я пожал плечами. — Не общался. Виделся пару раз на заставе. А так все.
— Он на тебя волком смотрит, — предостерег Стас, — как заметит, сразу рожа кислая, будто лимонов нажрался. Со своим экипажем шептаться начинает. Видать, хочет тебе темную устроить.
— Ладно, пойдем, — сказал я, когда шишига превратилась в крохотное темно-зеленое пятнышко вдали и почти слилась с серой стеной леса.
— Не. Ну ты ж ему место указал. Прям при егошнем экипаже. Видал я, как ему это не понравилось. Все видали.
— Я знаю, — сказал я. — Если решит чего-то выкинуть — ему же хуже. Ну так, а что с твоей девчонкой-то?
— А, — Алейников достал из подсумка корочку, которую, вообще-то приготовил под наживку, но все равно принялся жевать по пути. — Да че? Уехала с девятого, прямо в Москву. Год мы с ней переписывались. Потом писала мне все реже и реже. А я, ведь, постоянно ей письма слал. Знаешь, как неприятно, когда письма без ответа остаются?
— Знаю, Стас, — сказал я, припомнив свое письмо из прошлой жизни.
Тогда я написал его Сашке прямо из полевого лагеря, в Авгане. Как оказалось, когда оно дошло, брат уже пропал в том самом дозоре.
— Ну вот, — Стас вздохнул. — Короче, нервный я стал, злой как собака. До сих пор себе простить не могу, что с матушкой ругался. Она мне, мол, да ладно, ну уехала девка, ну разве ж других кругом мало? А я на нее за такие слова обижался. Теперь понимаю — права была матушка.
— И что было потом?
— А потом… Пришло мне письмо от Вальки, аккурат перед летом. Когда сдавали мы выпускные экзамены. Ох и обрадовался я тогда…
Стас вдруг замолчал и погрустнел. Хотя до этого пытался он сохранять приподнятое настроение, но теперь и сам показал, что все это было лишь напускным. На сердце у него еще скрипело.
— Зря обрадовался, — догадался я.
— Ну. Валька написала, что не приедет летом. А обещала приехать… Сказала, нашла там себе жениха и останется жить в Москве. С ним. Извинилась, удачи пожелала. Сказала, что я все равно должен понимать, что мы с ней очень разные люди. Тоже мне… —
За разговором большая часть пути осталась позади. Тут, у ручья, мирно скатывавшегося с далеких гор, наши со Стасом дороги расходились. Моя вела вверх, к горам. Туда, где развернулась стоянка перед маршрутом. А его уходила на скромный деревянный мостик через ручей, и ниже, к речушке, куда ручеек нес свои воды.
— Вот, год уже минул, — сказал Стас, — второй пошел. А Валька у меня из сердца не идет. Злюсь я на нее за это. Очень злюсь.
— Понимаю, — кивнул я. — когда с близкими людьми расстаешься, для души твоей, это — будто они умерли. Больше никогда не будет их в твоей жизни. Вот душа и волнуется. Однако надо помнить, что живы они. Что все хорошо. Так душа скорее перестанет болеть. А совет на такой случай тебе уже матушка дала.
— И правда, дала, — разулыбался Стас. — Да только от этого не легче.
— Пройдет. Переболеешь, — сказал я по-доброму. — Ну лады. Тут мне надо наверх.
— Удочки-то отдай, — сказал Стас, силясь не показывать мне своей грусти.
Я стащил с плеча свой ружейный чехол, полный снастей, и Стас перевесил его себе за спину.
— Спасибо, Сашка, — вздохнул Стас, — вроде выговорился, и чутка полегчало.
— Еще больше потом полегчает, — я улыбнулся.
— Ладно, пойду. Постараюсь и на тебя чего наловить, — он подмигнул, — мы ж, как никак, вдвоем на рыбалку пошли.
— Постарайся.
— Но все равно скажу, что самую большую я выудил!
Я сдержанно рассмеялся и направился вверх, вдоль весело журчащего ручья.
— Я уж думала, не придешь, — сказала Наташа, нежно улыбаясь.
Выезженный от растительности пятачок, на котором в прошлый раз нас ждала шишига, плоским и неровным блюдцем развернулся у тропы, уходящей сначала к лесу, а потом и к недалеким скалам.
Наташа встала с плосковатого камня. Одетая в свой яркий, подогнанный по фигуре комбинезончик, она радовала глаз своей красотой. Локоны ее светло-русых волос выбивали из-под лихой, вязанной в желтых ромбах шапочки.
— А я думал, это ты не придешь, — улыбнулся я.
Наташа по-доброму вздохнула и покачала головой, мол, договаривались же.
— Я, вообще-то, никогда своего слова не нарушаю, — проговорила Наташа хитровато, — А ты?
— Пойдем, — сказал я вместо ответа, — повидаемся с Муськой.
— Хочу ли я стать геологом? — Задумалась Наташа, когда мы пробирались по тому самому лесу, близь системы. — Не знаю. Мне нравится природа. Нравится наблюдать за ней. Любоваться ее красотой. Но разве это работа? Настоящая работа геолога гораздо скучнее. Это физика, химия. Это корпеть над образцами целыми сутками.