Смертельный холод
Шрифт:
– Да, вечерок сегодня будет нервный, – согласился Габри. – Salut, mon amour.
Габри и Гамаш обнялись.
– Вы еще не развелись с женой? – спросил Габри.
– А вы?
Габри подошел к Оливье и встал рядом с ним.
– Есть такая мысль, теперь это вполне законно. Старший инспектор может стать нашим шафером.
– Я думал, нашим шафером будет Рут.
– Это верно. Старший инспектор, извините.
– Возможно, я мог бы выступить подружкой невесты. Дайте мне знать, если что. Я слышал, вам сегодня досталось: вы пытались вернуть к жизни мадам де Пуатье.
– Досталось
Оливье мотнул головой в сторону окна и невидимой отсюда женщины, в одиночестве сидящей на холоде.
– Она скоро появится – выпить свой виски.
– Я бы хотел забронировать два номера в вашей гостинице, – сказал Гамаш, обращаясь к Габри.
– Надеюсь, не для этой вашей ужасной стажерки, что была с вами в прошлый раз.
– Нет. Для инспектора Бовуара и меня.
– Merveilleux [48] . Номера вас ждут.
48
Чудесно (фр.).
– Merci, patron. Увидимся завтра.
Направляясь к двери, он прошептал Лемье:
– «Рикс» – это кафе из фильма «Касабланка». Вот тебе урок номер два. Если чего-то не знаешь, спрашивай. Ты должен уметь признавать, что ты чего-то не знаешь, иначе будешь все больше запутываться. А то и того хуже. Придешь к неправильному выводу. Все ошибки, которые я совершил, объяснялись тем, что я делал какое-то предположение, а потом действовал так, будто это свершившийся факт. Это очень опасно, агент Лемье. Поверь мне. Я вот думаю: не пришел ли ты уже к какому-нибудь ложному выводу?
Это глубоко уязвило Лемье. Ему отчаянно хотелось произвести на Гамаша хорошее впечатление. Это было необходимо, чтобы закрепиться в отделе. А теперь по какой-то причине старший инспектор давал ему понять, что, возможно, он, Лемье, на ложном пути. Но по мнению самого Лемье, он не был ни на каком пути. И никаких выводов об этом деле тоже пока не сделал. Да и кто бы мог на таком раннем этапе?
– Ты должен действовать очень осторожно, агент Лемье. Я часто думаю, что на той руке, которой мы пишем или которой стреляем, с тыльной стороны нужно вытатуировать: «Я могу ошибаться».
Они стояли в темноте у бистро, но Лемье предположил, что старший инспектор улыбается. Глава отдела по расследованию убийств Канадской полиции не мог исповедовать такую идеологию неуверенности.
Но Лемье понимал, что его задача – учиться у Гамаша. И еще он знал, что если будет наблюдать за Гамашем и слушать, то раскрыто будет не только убийство, но и сам Гамаш.
И Робер Лемье хотел, чтобы это произошло.
Он вытащил блокнот и на трескучем морозе записал для себя два урока. Потом подождал, не будет ли третьего, но Армана Гамаша словно приморозило к месту – он был в шапке, в варежках, все было готово, кроме самого человека.
Он смотрел на что-то вдали. На что-то находящееся за этой очаровательной деревушкой, за Рут Зардо и освещенными соснами. Он смотрел
Агент Лемье присмотрелся внимательнее, дал своим глазам время приспособиться к темноте. И увидел очертания чего-то более темного, чем темнота. Дом на холме над деревней. На его глазах темнота обрела очертания, и на фоне темного неба появились контуры башенок и еще более темного соснового леса. Из одной трубы струился дымок, и его, словно привидение, почти сразу уносило в лес.
Гамаш глубоко вздохнул, выдохнул белое облачко, повернулся к молодому человеку и улыбнулся:
– Готов?
– Да, сэр.
Непонятно почему Лемье вдруг немного испугался и неожиданно обрадовался, что находится в обществе Армана Гамаша.
На вершине холма агент Лемье остановил машину у сугроба, посчитав, что оставил достаточно места для старшего инспектора, чтобы открыть дверь и выйти. Они с Гамашем несколько секунд разглядывали большой темный дом, а потом решительно двинулись по длинной тропинке к неосвещенной двери. По мере приближения к старому дому Хадли Гамаш пытался прогнать впечатление, что дом смотрит на него, что его полузакрытые жалюзи похожи на змеиные глаза с третьим веком.
Эта фантазия была слишком уж причудлива, но он смирился с этим свойством своего характера производить фантазии и даже поощрял его. Иногда оно ему помогало. А иногда доставляло боль. Гамаш не знал толком, к какой категории отнести эту фантазию.
Ришар Лион наблюдал из дома за двумя приближающимися мужчинами. Один из них явно был старшим, и не только потому, что он первым шел по тропе. Чувствовалось, что он привык командовать. Лион замечал это качество в других людях, главным образом как контрапункт полному отсутствию такового у него. Второй был помельче, постройнее, шел чуть припрыгивая, как молодой человек.
«Сделай вдох. Успокойся. Будь мужчиной. Будь мужчиной». Они уже почти дошли до двери. Что ему делать – пойти и открыть, прежде чем они подойдут? Или ждать, пока позвонят? Если он заставит их ждать, не расценят ли они это как грубость? А если он откроет дверь заранее, не сочтут ли они, что он нервничает?
Мысли Ришара Лиона метались, но тело его словно примерзло к месту. Это было его естественное состояние. У него был очень неуравновешенный мозг и очень щедрое тело.
«Будь мужчиной. Твердое рукопожатие. Посмотри ему в глаза. Голос тверже». Лион попытался напеть какую-то мелодию, чтобы голос его звучал ниже сопрано. За спиной у него в мрачной гостиной сидела, уставившись в пространство, его дочь Кри.
Что дальше? Обычно в таких ситуациях Си-Си точно говорила, что ему делать. «Будь мужчиной. Успокойся». Он, в общем-то, и не удивлялся, все еще слыша ее голос у себя в ушах. Этот голос чуть ли не утешал его.
«Боже мой, какой же ты неудачник».
Чуть ли не утешал. Ему помогло бы, скажи она что-нибудь конструктивное. Например: «Пойди открой дверь, идиот». Или: «Сядь – пусть подождут». Господи, неужели ему теперь все делать самому?
Зазвенел дверной звонок, и Ришар Лион подскочил на месте.