Смертельный холод
Шрифт:
– Он сам это сказал? – удивленно спросил Гамаш.
– Нет, не он. Это сказала Си-Си. Она повторяла его слова, а он ей не возразил. Потом мы разъехались, и я оглянуться не успела, как оказалась за дверью. Слава богу еще, что встретила бродяжку.
– Какую бродяжку?
Рассказать ему? Но Клара уже и без того чувствовала себя так, словно с нее сняли кожу, и мысль о еще большем обнажении была ей невыносима, хотя этот человек слушал ее так, будто, кроме нее, на земле не было других людей. Она не могла признаться в том, что
Верила ли она в это до сих пор?
Клара задумалась на секунду. И к ней пришел ясный и простой ответ. Да, она верила, что в Рождество встретила Бога на холодных, темных благословенных улицах Монреаля. И все же в ту ночь она чувствовала себя опозоренной.
– Да ерунда. Я принесла ей кофе, и мне стало лучше. Похоже, такие вещи на нас действуют.
«На добрых и сострадательных людей, – подумал Гамаш. – Далеко не на каждого». Он видел, что она что-то утаивает от него, но решил, что не следует вытягивать из нее ответ. Это вряд ли имело отношение к делу, и Арман Гамаш понимал, что не должен вторгаться в чужую жизнь только потому, что может это сделать.
– А Си-Си видела вас, когда произносила эти слова?
Клара сделала вид, что вспоминает, но она знала ответ. Знала его в тот самый момент, когда увидела Си-Си на эскалаторе.
– Да, мы на мгновение встретились глазами. Она знала.
– Наверно, для вас это было сильным ударом.
– Знаете, я думала, у меня сердце остановится. Я ведь верила, что Фортену мои работы понравятся. Мне даже и в голову не приходило, что ему может не понравиться. Я сама была виновата – жила фантазиями.
– Если кто-то ударяет вас ножом, то не ваша вина, что вы чувствуете боль.
Он посмотрел на ее лицо, на пальцы, сжатые в кулаки, на побелевшие костяшки, на грудь, вздымающуюся от бурного дыхания. Гамаш знал, что Клара Морроу добрая, любящая и толерантная. Если Си-Си де Пуатье вызвала такую реакцию у нее, то как же реагировали на Си-Си остальные?
И он добавил имя Клары в длинный список подозреваемых. Что она прятала глубоко в комнате, которую запирала даже от себя? Что выглянуло и посмотрело на него из этой тишины несколько мгновений назад?
В дверях мастерской появилась голова Габри:
– Десерт.
Глава двадцать вторая
– Так кто, по-вашему, убил Си-Си? – спросила Мирна.
Она облизала вилку и глотнула крепкого темного кофе. От сочетания свежемолотого заваренного кофе с шоколадным тортом у Мирны голова шла кругом.
– Полагаю, сначала нужно установить, кем она была, – ответил Гамаш. – Я думаю, убийца прячется в ее прошлом.
Он рассказал им о Си-Си и ее вымышленном мире. Гамаш говорил негромким спокойным голосом, как рассказчик в старину. Друзья образовали кружок, и в свете огня из камина их лица были похожи на сияющий янтарь. Они ели торт, пили кофе, и глаза их расширялись
– Значит, она была не тем, за кого себя выдавала, – сказала Клара, когда он закончил.
Она надеялась, что торжество в ее голосе не прорывается наружу. Получается, Си-Си была чокнутой.
– Но зачем выбирать себе таких родителей? – Мирна мотнула головой в сторону телевизора.
– Не знаю. У вас есть какая-нибудь теория?
Все погрузились в размышления.
– Дети часто думают, что они не родные, а приемные, – сказала Мирна. – Даже у счастливых детей бывает такой период.
– Это верно, – откликнулась Клара. – Я помню, верила когда-то, что моя настоящая мать – королева английская и что она выслала меня в колонию, чтобы я выросла как простолюдинка. Каждый раз, когда раздавался звонок в дверь, я думала, что это она приехала забрать меня.
Клара до сих пор помнила свои детские фантазии: королева Виктория стоит на крыльце их скромного дома в монреальском квартале Нотр-Дам-де-Грас, соседи высовывают из дверей головы, чтобы получше разглядеть королеву в короне и длинной пурпурной мантии. И с сумочкой. Клара знала, что лежит в сумочке у королевы. Ее, Кларина, фотография и билет на самолет до дома.
– Но ты выросла из тех фантазий, – сказал Питер.
– Да, – немного приврала Клара, – но вместо тех пришли другие.
– Бога ради. Гетеросексуальным фантазиям не место за обеденным столом, – проворчал Габри.
Но взрослые фантазии Клары не имели никакого отношения к сексу.
– В этом-то и беда, – сказал Гамаш. – Я согласен, в детстве мы все создаем свои собственные миры. Ковбои и индейцы, разведчики космоса, принцы и принцессы.
– Хотите, расскажу вам о моих? – предложил Габри.
– Добрый боженька, пусть этот дом сейчас взорвется, – пожелала Рут.
– Я представлял себя гетеросексуалом.
Это простое и ошеломляющее заявление повисло в воздухе, и все на какое-то время замолчали.
– А я мечтала о популярности, – нарушила тишину Рут. – И о красоте.
– А я мечтала о том, чтобы стать белой, – сказала Мирна. – И худенькой.
Питер хранил молчание. Он не мог вспомнить своих детских фантазий. Его разум почти целиком был занят тем, что уживался с реальностью.
– А у вас? – спросила Рут у Гамаша.
– Я мечтал о том, чтобы спасти родителей, – сказал он.
И вспомнил, как маленьким мальчиком смотрел из окна гостиной, прислонившись к спинке дивана и прижимаясь щекой к шершавой ткани. Иногда, когда задували зимние ветры, он до сих пор ощущал эту ткань на своей щеке. Каждый раз, когда его родители уходили куда-то на обед, он ждал, смотрел в темноту – когда же в ней появится свет фар. И каждый раз они возвращались домой. Кроме одного раза.
– У нас у всех есть свои фантазии, – сказала Мирна. – Разве Си-Си чем-то от нас отличалась?