Смертники
Шрифт:
– Давай помогу! – Гуревич, словно чувствуя себя виноватым и одновременно понимающим всю правильность принятого решения, начал спешно отвязывать «ИМП-2».
…Ляпин успел сделать несколько шагов, даже нашел одну ПФМку, когда вдруг миноискатель вырубился. Такого никогда не было. Григорий перепробовал все, но прибор продолжал молчать. Наконец оглянувшись на безмолвно застывшую группу, он снял рюкзак, сунул туда отказавший прибор и на мгновение замер, словно обдумывая свои дальнейшие действия. И пока он думал, а затем совершал еще какие-то невидимые за его спиной манипуляции, среди стоявших в одну линию спецназовцев царила безмолвная тишина. Даже сам командир группы капитан Гуревич только нервно поигрывал желваками, но молчал, не произнося ни слова. Но вот
Старик
Едва русские скрылись из виду, Асламбек побежал. Конечно, это не был бег молодого мужчины, но тем шарканьем, коим некоторые идиоты пытаются отдалить встречу с Аллахом, он тоже не был. Асламбек бежал с уверенностью старого, но еще крепкого легкоатлета, каковым он и был – давний, слегка потертый значок кандидата в мастера спорта, того уже несуществующего государства с гордым названием Советский Союз, до сих пор висел на лацкане парадного пиджака. Он – Асламбек Хазаров – был еще крепок и силен. Он мог бежать, с легкостью, тем более вниз, под горку, по знакомой тропинке, незаметно для посторонних глаз петляющей среди хребтов и выводящей на засаженную грецкими орехами поляну. Туда, где он оставил рацию.
Вот только этот тщедушный мальчишка никак не хотел поспевать за легко переступающим через поваленные на тропу бревна дедом. ДЕДОМ! Асламбек улыбнулся. Сколько ему тогда было, когда погибли родители? Год? Полтора? Хазаров хорошо помнил его родителей. Егоровы – большая семья – семь человек детей, как у чеченцев. Куда им было бежать? Кто их ждал на родине? Понадеялись на защиту соседей… как-никак, сами ничего плохого не делали. Как же, не делали они! Вот Кирилл – глава дома, сколько лет на нефтеперегонном заводе отработал, передовик, производственник, такие деньжищи огребал! Дом отгрохал. Из-за этого дома и погорел – будь тот поменьше, может, и не тронули бы его. А так… Сам Асламбек к ним не пошел, сыновей послал. Лучше бы пошел. И ведь говорил – всех под корень! Нет, приволокли несмышленыша. Надо было бы его там и прибить, о стену. Ан нет. Все старший сын: «Шахид будет, шахид»… Вот тебе и шахид. И ведь прикипел, прирос к нему старый Асламбек, всей душой, всем сердцем прирос. Подрос мальчишка, вон как подрос, помощник стал деду на радость, какой уж тут шахид. И ведь не отличишь от внуков родных. Может, потом, когда вырастет? Но и тогда одень, отпусти бородку, улыбнись хитрой восточной улыбкой – и кто отличит в молодом чеченском парне русского сироту? Вот оно как все перемешалось. Не так просто оно, не так просто… Ведь до сих пор старики рассказывают о русских полках в стане Великого Шамиля. Вот и растеклась кровь тех полков по крови истинных повелителей гор. Растеклась… А к добру ли, худу ли, никто не скажет. Да и кто знает, кроме Аллаха? А Аллах велик!
С этой мыслью Асламбек легко перемахнул через тонкую валежину. И вдруг в его груди что-то ни с того ни с сего кольнуло, словно что-то лопнуло; сердце старика дернулось и, перестав качать кровь, остановилось. Ноги сами собой сделали еще несколько неуверенных шагов вперед, колени подломились и, обдирая лицо, старик рухнул в росший рядом с тропой куст шиповника. Последнее, что услышало уходящий в небытие Асламбек, был пронзительный крик:
– Де-да-а-а!
Слез, падающих на холодеющее лицо, детских рук, пытающихся поднять бездыханное тело, Асламбек Хазаров уже не чувствовал и не слышал.
Старший Келоев
Ваха, видно, решил, что сопротивление русских сломлено. Под покровом тумана его моджахеды подбирались все ближе и ближе к окопам обороняющихся спецназовцев.
К «окопам спецназовцев» – даже само это выражение заставляло выть продвигающегося в арьергарде Ибрагима. Сейчас, потеряв стольких своих бойцов, он уже не знал, кого ненавидит больше – спасающих свою жизнь русских или столь бездарно уступившего им свои рубежи Махамеда Умарова.
Над головой просвистели пули. Ибрагим невольно присел и, шагнув вправо, укрылся за деревом. Как командир отряда, он имел право не рисковать собственной жизнью. Тем более что в прошлом уже успел показать свою храбрость – теперь ее пусть показывают другие. А туман опускался, становясь все гуще. Самое время, чтобы сделать последний решительный бросок вперед.
– Лечо, Ваха, что вы возитесь? – зло выкрикнул Ибрагим в микрофон рации.
– Мы готовы! – ответил кто-то. Ибрагим не разобрал, кто именно, а вслед за этими словами наверху раздались гранатные разрывы. Кто-то, перекрывая звуки боя, пронзительно вскрикнул.
– О, шайтан! – Помянув врага рода человеческого, Ибрагим начал медленно подниматься вверх, стараясь идти так, чтобы от противника его все время отделяли толстые стволы буков.
Он сделал всего несколько шагов, когда его чуткий слух сквозь трескотню выстрелов и грохот гранатных разрывов уловил гул приближающихся вертушек. Сердце его сжалось. Этот усиливающийся рокот было невозможно спутать ни с чем другим.
Старший прапорщик Ефимов
Гул вертолетных двигателей нельзя было не услышать. Он шел от реки, накатывая на место боя прибывающей волной, становясь все сильнее и ближе. Дернувшись было к окопу, в котором лежал раненый Каретников с имевшейся у него в разгрузке маленькой коробочкой «Авиатора», Сергей уткнулся взглядом в окружающий туман и на мгновение замер. Затем сообразил, что так он сможет хотя бы передать сообщение или, в конце концов, через летчиков вызвать на себя артуху, все же бросился вперед. Но, увы, со связью ему сегодня положительно не везло. Черной коробочки «Авиатора» в лежавшей рядом с Костиком разгрузке не было.
«Воздух»
– Проходим над заданными координатами. Внизу сплошная облачность. Работать не могу. Прошу дать отбой.
– …
– Понял, возвращаюсь…
Старший Келоев
Когда невидимые в тумане боевые машины пронеслись над внезапно притихшим полем боя и, не останавливаясь, полетели на северо-запад, Ибрагим молитвенно сложил руки. Второй раз за день Аллах приходил на помощь своему воинству.
– Ты воистину велик! – подняв глаза к небу, произнес Келоев и, сжав в ладони радиостанцию, начал отдавать команды…
Группа старшего прапорщика Ефимова
Гранаты подошли к концу, крайнюю эфку Сергей сунул в кармашек разгрузки, затем, достреляв последние автоматные патроны, взял пулемет и, перейдя к оконечности окопов, поставил ногу на бруствер.
– Вы куда? – тихо спросил слабеющий с каждой минутой, но по-прежнему держащий автомат Гаврилюк.
– Залягу с фланга. Если повезет – вернусь, – ответил группник, и Алексей понимающе кивнул.
Теперь он здесь оставался совсем один… как приманка, живец. Но так был хоть какой-то шанс задержать противника. Жаль, уйти группник и он не могли – в окопах лежали раненые пацаны: Прищепа, оба радиста, в центре Юдин, на левом фланге Кудинов и Тушин, в соседнем окопе лежал только что попавший под вражескую пулю Баранов. О том, что уходящий командир может воспользоваться туманом и бежать, таких мыслей у Гаврилюка не появилось даже ни на секунду. А вот страх за то, что Ефимова убьют и он, Алешка, останется в одиночестве… был.