Смертники
Шрифт:
В нем не было той мужественности и силы, что излучал его старший брат, которого Барбаре так и не удалось заполучить в свои сети, но все же присутствие рядом человека с оружием придавало хоть какую-то дополнительную уверенность в собственной безопасности.
– Позволишь? – Идрис все еще пытался быть джентльменом.
– Хм, – принесла Барбара, поспешно отодвигаясь в угол своего топчана и подбирая под себя ноги. – Садись.
Воспользовавшись разрешением, младший Келоев сел и глупо улыбнулся. От этой его улыбки Барбара дернулась и отвернулась, она вдруг снова почувствовала себя беззащитной теперь уже перед вооруженным дикарем. Хотя что ей мог сделать этот… этот… она не находила слов, чтобы высказать свое отношение к сидящему перед ней мужчине. Мужчине? Неандертальцу, туземцу из прошлого, нежданно въехавшему на своем вонючем осле в двадцать первый век. Они думают,
Особо близко раздавшийся разрыв заставил Барбару вздрогнуть и выйти из оцепенения, порожденного потоками собственных мыслей.
– Скоро? – У нее был сиплый голос, мятущийся взгляд.
– Боишься? – прищурился Идрис и наклонился вперед, всем видом пытаясь показать свое равнодушие ко всему происходящему.
– А ты? – Барбара не отвела взгляда, не отстранилась.
– Ха-ха-ха, – попробовал рассмеяться младший Келоев, но быстро умолк, поперхнувшись собственным смехом. – Мужчина не должен бояться.
– А ты боишься? – Барбара не собиралась отступать, сама себя раззадоривая желанием получить ответ.
– Я ничего не боюсь! – гордо подняв голову и придав своему голосу как можно больше уверенности, ответил Идрис.
Барбара взглянула в его лицо и, ничего на нем не прочитав, снова повторила свой вопрос снова:
– Скоро закончится? – Что-либо добавлять, уточняя, о чем именно идет речь, не имело смысла.
– Скоро, – ответил младший Келоев, но на этот раз уверенности в его голосе не было.
Группа капитана Гуревича
Бежавший чуть правее от Гуревича Григорий Ляпин вдруг остановился, непонимающе обвел вокруг взглядом и, роняя автомат, начал оседать на землю.
– Ляпин ранен! – донеслось до прижавшего очередного «чеха» к земле Гуревича.
Но не было у него мгновений, чтобы ответить, чтобы отдать команду «перевязать раненого», лишь на секунду появилось в груди ощущение беды и ушло, погребенное потоками окружающих событий. Шел бой, и еще неизвестно, каким боком могла повернуться капризная фортуна. Ранение, даже самое, казалось бы, незначительное, не окажи вовремя помощь, может привести к гибели, но остановись Гуревич сам, останови, пошли кого-либо из бойцов, для того чтобы оказать помощь Ляпину, и кто знает, чем это все закончится для группы? Темп спадет; «чехи», уже почти сломленные, организуются и дадут отпор. И тогда новые раненые и… нет, потом. Все потом. А сейчас отжать, оттеснить, и если не додавить, то хотя бы отбросить. Слишком много еще впереди мелькало вражеских фигур, хотя трупов вокруг было уже несравненно больше. Но даже сейчас, после столь удачного начала атаки, Игорь отчетливо видел, что остающихся боевиков еще в полтора-два раза больше, чем солдат его группы. И потому надо было жать и жать, не останавливаясь, натиском предотвращая всяческую попытку организованного сопротивления.
Подполковник Трясунов
– Товарищ полковник! – взволнованно сообщил оперативный дежурный, с грохотом влетая в палатку центра боевого управления. – Группа капитана Гуревича вступила в бой.
– Еще сведения имеются?
– Радист сообщает: командир группы руководит боем. По его словам, понеся значительные потери, противник начал отход.
– Как информбюро! – буркнул подполковник, выходя из-за стола, за которым сидел, дожидаясь новых
– Ничего, – уступая дорогу комбату, оперативный шагнул в сторону.
– Я на сто сорок второй, – закрывая дверь, сообщил Трясунов, и в палатке ЦБУ наступила неестественная тишина.
Старший прапорщик Косыгин
Старшина первой роты старший прапорщик Косыгин сидел на торчавшей из земли гильзе и одну за одной выкуривал – скорее – сжевывал беспрерывно вытаскиваемые сигареты. Вот он достал последнюю, и смятая пачка отлетела в сторону. Пальцы курящего нервно подрагивали. Терзавший поутру хмель, словно рассыпавшись мелкой изморосью тумана, рассеялся. Мозг старшины теперь был кристально чист, и от того Василичу хотелось напиться еще больше. По небу плыли тучи. Но он словно бы и не замечал низко плывущих облаков. Его взгляд был направлен на юго-восток, устремлен туда, где, казалось бы, тучи были еще темней, еще гуще. Их седые космы, сползая с небес, опускались вниз, заволакивая хребты и местами едва ли не касаясь их подножий. Где-то там, на юго-западе, вела бой попавшая в засаду группа. Группа, с которой по приказу командира отряда должен был находиться и он, старший прапорщик Косыгин. Но не оказался… Был с утра выпимши… немного, чуть-чуть, но этого комбату хватило, чтобы отменить собственное решение. И как теперь докажешь, что он не поленился, не испугался, а просто… просто захотел выпить? Как объяснить это? Как?!
И теперь девятнадцатилетние пацаны гибли и умирали там, в горах, а он сидел здесь и курил одну сигарету за другой. Самым простым делом для него было бы пойти, найти бутылку водки и без закуски… из горла… чтобы наверняка… чтобы забыться… Но именно этого он делать и не собирался…
«Лучше бы я с ними, там… лежал с пробитой башкой… лучше бы я… а кто-нибудь остался жив. Чтобы я еще когда, чтобы я… Боже, сделай, чтобы они выжили! Сделай так! Я клянусь… Боже, если не в твоих силах сделать так, чтобы выжили все, то пусть выживет хоть половина… Хоть кто-нибудь! Я клянусь, боже, никогда, никогда… ни грамма… Боже, смилуйся!» Атеист, пьяница, похабник и сквернослов, старший прапорщик Косыгин Петр Васильевич непривычно, неумело осенял себя крестом, а на его усы падали и мутными дорожками стекали вниз неудержимо рвущиеся из глаз слезы.
Группа капитана Гуревича
– Третий, возьми вправо, поднимись вверх! – Игорь отдавал команды, продолжая продвигаться вперед.
– Понял, иду! – прозвучал еще более короткий ответ.
– Попробуй добраться до Ефимова! – Уточнение задачи, и автомат Гуревича полыхнул выстрелами. В глубине кустарника мелькнула и исчезла чья-то тень.
– Понял! – ответ или ему и вновь круговерть развернувшегося вокруг боя.
Игорь перекатом ушел в сторону, а в том месте, где он только что стоял, зацокали выпущенные с близкого расстояния пули. Стрелявший по нему Ваха зло заскрежетал зубами и, продолжая стрелять, попятился, отступая. Микрофон лежавшего в нагрудном кармане «Кенвуда» надрывался голосом Ибрагима Келоева, но Вахе было не до него. Оставшиеся в живых боевики спешно откатывались назад, вниз, в сторону базы. Вот затвор автомата Вахи клацнул в последний раз и остановился – в магазине кончились патроны. Достать из разгрузки новый рожок и заменить использованный времени уже не хватало – из-за ближайшего дерева на Ваху глядел черный ствол автомата.
– А-аллах акбар! – вскричал боевик и дернул рукой, пытаясь вытащить из разгрузки гранату, но не успел – пуля, казалось, специально метилась в его зрачок. Веко высоко вздернулось и тут же стало опускаться вниз, а из пробитого зрачка начала вытекать белесая, с черными вкраплениями жидкость; затем появилась кровь, веки захлопнулись окончательно, и Ваха перестал существовать.
На всякий случай полоснув короткой очередью по заваливающемуся телу, Гуревич, не останавливаясь, побежал дальше.
– Командир, мы у наших! – Игорь узнал голос «Второго».
– Хорошо, потом доложишь! – отвлекаться на имеющуюся у «Второго» информацию Игорь не собирался. – Четвертый, – продолжая движение, Гуревич начал вызывать Федора, старшего тылового дозора.
– На приеме, – отозвались тот.
– Наблюдай за базой, возможно появление отходящих «чехов»!? Прием.
– Уже, – ответил Федор, но Гуревич так и не понял: уже наблюдают, или уже появились отступающие? Но переспрашивать не стал. Большой разницы не было.