Смесь бульдога с носорогом
Шрифт:
— Не твое дело, — огрызнулась я. — Ты насчет дела поговорить хотел? Так говори!
— Ну, я думал посидеть в ресторанчике, обсудить, не с наскока ж решать.
— В ресторан меня в этом рванье не пустят, — отрезала я, — так что придется в походных условиях. Для начала — за двести тысяч я и с кровати не встану. Четыреста меня устроят.
Я надеялась что на эти деньги я все же смогу устроить себе Барселону и мальчиков с темной кожей и жесткими членами.
— Маш, не зарывайся, — ровным голосом произнес он. — Двести тысяч — за глаза. И то если от тебя действительно будет толк.
— Тебе
— Двести, или согласна или нет. Я тебе не хачик с мандаринами, так что никаких торгов, — спокойно сказал Ворон.
— Значит, мы не договорились, — констатировала я.
Ворон ничего не сказал.
До самого дома мы ехали молча. Я кляла себя на все корки — решила сорвать побольше, а нефига не получила! Что, двести тысяч зеленых на дороге валяются? Однако взять и просто так сказать — черт с тобой, давай свои деньги — мне гордость не позволяла. Приходилось надеяться, что Ворон все же еще повторит свое предложение.
— Как жених? — спросил Ворон, когда мы въехали в мой двор.
— Изгнан с позором.
— А мама что? — осторожно спросил он.
— О тебе вряд ли вспомнит, — улыбнулась я.
— Насчет двухсот тысяч ты так и не подумаешь? — не меняя тона спросил он.
— Ладно, черт с тобой! — лениво ответила я. — Сделаю тебе скидку на бедность.
Проклятая жадность, ну почему я не откусила себе в тот момент язык или временно не онемела?
— В таком случае объясни, что ты планируешь сделать, чтобы заработать эти двести тысяч?
Ворон к этому времени припарковался перед моим подъездом и повернулся ко мне. Я на миг задумалась и наконец сказала:
— Все просто — основная проблема в том, что никто не знает где пропавший общак, так?
— Ну, — нетерпеливо кивнул Ворон.
— Так что моя задача — просто выяснить это и сказать тебе. Все. Этим я тебе деньги отрабатываю полностью. Согласен?
— Надо подумать…, — протянул он.
— А что тут думать? — удивилась я. — Сказать где они — я тебе скажу, но вот если они окажутся, допустим, в личном особняке губернатора, я туда что, сама прорываться должна? Нет уж, я девушка слабая, хрупкая, все силовые решения — на тебе, дружочек.
— Ну а если ты мне скажешь неверное место, где они лежат?
— Не задавай глупых вопросов, — отрезала я. — Если бы я так халтурила, меня бы давно закопали, я что, первый день с вашим братом работаю?
— Ну так — то да, — задумчиво протянул он.
— Тогда завтра созвонимся и приготовь деньги, — велела я.
— Что, сразу так и скажешь где бабки лежат? — недоверчиво нахмурился он.
— Все возможно, может и скажу. Но в любом разе половина суммы в задаток не помешает.
— Будет результат — будут и деньги, — усмехнулся он.
— Я тебе не хачик с мандаринами, чтобы торговаться, — ехидно процитировала я его же. — Так что приготовь деньги, и не волнуйся, со мной не пропадешь.
И я не дожидаясь ответа выпрыгнула из джипа.
— Во сколько позвонить? — донеслось вслед.
— Сама позвоню, — небрежно помахала я рукой.
Дома
— Как встреча прошла? — хмуро поинтересовалась она.
— Отлично, жених скомпрометирован, больше смотрин не будет.
— Мда, молодец, — меланхолично протянула она, отстукала мессагу и спросила: — Слушай, мож с Серегой — то развестись, как думаешь?
— А зачем?
— Так у меня вон какие мальчики к себе зовут, — кивнула она на ноутбук. — Швейцария, Франция, Германия, выбирай любого.
Я щелкнула кнопкой чайника и вскользь заметила:
— А как планируешь собственные короткие ноги и отсутствие моей талии объяснять?
— Мдааа, об этом я и не подумала, — приуныла она. — Но, может, не заметят?
Я красноречиво промолчала. Мои абсолютно модельные ноги, особенно на пятнадцатисантиметровых каблучках и талию в пятьдесят восемь сантиметров трудно попутать с Маруськиными данными.
— Или скажу что поправилась, делов — то!
— А так же съежилась до полутора метров, — понимающе кивнула я, насыпая в чайничек липтон из железной банки. — Кружки сполосни лучше.
— Блин, я ничего не понимаю, — досадливо сказала она, — почему мы раньше были одинаковыми, маленькими и черненькими, а теперь тебе и ноги от ушей, и коса до колен, а я как была такая и осталась.
— Так ты тоже обесцветься, не будешь черненькой, — предложила я.
— Ага, и ноги нарасти, — усмехнулась она.
— Зато у тебя мужиков как грязи, а у меня так, случайные редкие связи, — ухмыльнулась я в ответ.
Маруська повеселела, нехотя оторвалась от лэптопа, а я заварила чай, подождала пару минут и разлила его, ловко кинув в Маруськину кружку клофелинку — прости меня, дорогая подружка, второй день травлю, но что поделаешь?
Спустя полчасика я подоткнула Маруське пушистый плед, послушала ее сонное дыхание и пошла на лоджию — деньги следовало начать отрабатывать. Там я расстелила отрез черного сатина и принялась споро чертить по нему тонкой свечой из церкви. Первым делом я начертила два круга, один в другом и написала в нем имя: Рафаэль. Несколькими взмахами проставила в углах маленькие крестики, перевернула ткань, сделала то же на другой стороне, однако в маленьком кружке написала на этот раз свое имя. Потом достала из клетки припухшего попугая, поморщившись, отрубила на чурбачке ему голову и окропила кровью пантаклю. Самая жуткая часть — в первый раз я несколько часов не могла топорик опустить, рыдала над той курицей. Сейчас не рыдаю, но один фиг считаю что это мерзко.
После чего прикрыла глаза и отпустила силу. Чувствуя, как заструилась она по венам, я прошептала:
— О славное имя великого Бога живого …
Сила моя изменила направление.
— … которому от начала времен принадлежит все существующее, и я, твоя слуга Магдалина.
Сила отколола и впитала в себя кусочек моей души…
— Предвечный отец, — благоговейно шептали мои губы, — умоляю, пошли мне твоего Ангела сновидений, имя которого написано в круге пантакля .