Смешилка — это я!
Шрифт:
Торт являл собой коронное бабулино блюдо, которым короновали наиболее дорогих или нужных гостей.
А еще был подан и мой концерт. «Концерт — на десерт!» — в рифму сказала бабуля. Она, между прочим, и стихи сочиняет.
Ради новой папиной должности я показывала всех подряд: полицейского, садовника, мэра, супругу премьера страны (тут жена главы банка стала мне хлопать, и я догадалась, что она не любит жен тех глав, которые главнее ее супруга).
«Ты слишком быстро обо всем догадываешься, — предупредила меня
Как я могу это учесть? Нарочно не догадываться о том, о чем я догадываюсь? Маме очень хочется, чтобы я во имя безопасности и своего благоденствия все на свете учла. Заранее все учесть… Хорошо бы, конечно! Но разве это возможно?
Катаясь от хохота, супруга папиного начальника вскрикивала:
— Я умираю! Я умираю!..
От мужа она всего только уставала, а от меня — умирала.
«Если она вдруг скончается по моей вине, папа не получит высокой должности!» — догадалась я. Но остановиться уже не могла.
Сам глава смотрел на жену с испугом, точно молил ее не покидать землю.
— Смотрите, он разучился смеяться! — еле протолкнула она сквозь собственный хохот. — Не реагирует… О, как я от него устала!
«С такой женой разучишься не только смеяться, но даже и улыбаться… Останется только рыдать!» — подумала я. И все же испытывала к ней некоторую благодарность: артисты всегда благодарны тем, кто на них реагирует. И хохочет на их представлении… Или плачет. А тех, кто не плачет и не смеется, они, мне кажется, должны ненавидеть.
— Ты очень помогла папе… И всем нам, — растроганно произнесла мама на ночь, прощаясь со мной до утра. И поцеловала меня так нежно, как никогда прежде.
Бабуля тоже поцеловала, шепнув мне в ухо:
— Если б не ты, я померла бы от тоски. Но лучше уж помереть от смеха! — Она намекнула на супругу главы банка.
И папа, который, окруженный цифрами в своем банке, был строг, как биржевой справочник, тоже меня погладил. Будто собаку, проявившую верность.
Школьных перемен мои приятели и даже завистливые приятельницы ждали, как ждут спектаклей, если заранее знали, что я буду изображать.
— Покажи нам что-нибудь! — попросил меня старшеклассник, мнением которого я дорожила больше, чем мнением всех остальных, вместе взятых. Он иногда спускался к нам сверху. Но не ради меня, к сожалению, а ради моих спектаклей.
Я принялась изображать банковского начальника и его жену.
— Я уже иду!.. Я уже несу! Я уже наливаю!.. — с торопливой услужливостью произносила я, как бы от лица хозяина банка.
— О, как я от него устала! — восклицала я от лица хозяйки хозяина.
Школьный коридор сотрясался. Предстоящий урок, как я опасалась, мог быть сорван. А десятиклассник, отхохотавшись, пожал мне руку как старший товарищ и сказал, что видит во мне будущую
— Ты погубила папину карьеру… и судьбу всего нашего дома! — из темноты проговорил мамин голос.
Она вошла в мою комнату истеричными шагами. Мама даже не зажгла лампу над моей постелью, потому что лишь полный мрак мог соответствовать, как я догадалась, будущему нашей семьи. Но при чем здесь была я?
— Ты высмеяла сегодня наших вчерашних гостей! На всю школу…
— Но ведь они в нашей школе не учатся.
— Там учится их дочь… Она на один класс старше тебя.
— Значит, слава богу, и на один этаж выше.
— Но случайно оказалась на твоем этаже! Где ты разыгрывала эту комедию. В коридоре! Она услышала, увидела…
— И узнала своих родителей?
Я негромко, но с удовольствием захихикала.
— Чему ты там радуешься под одеялом? Их дочь убежала с занятий, чтобы поскорей сообщить маме и папе…
— Что же она к ним так плохо относится? Совсем не жалеет!
— Она жалеет своих родителей. В отличие от тебя… Прибежала домой вся в слезах!
— Может, в слезах от смеха? Другие тоже утирались. Хоть и не знали, кого именно я показываю. Этого я никому не сказала.
— Какое благородство! Но девочка захлебывалась от рыданий… Теперь наша очередь плакать. С папиной карьерой в этом банке покончено.
— В городе много банков! Как я догадываюсь…
— Опять ты догадываешься! Банкиры станут бояться нашего дома. Потому что в нем живешь ты. Кому захочется скрывать от тебя свою жену? И себя самого?
— Но ведь не все жены издеваются над своими мужьями. Вот ты, например… — попробовала я подлизаться.
Ничего, однако, не получилось.
— Ах, ты, значит, задумала указывать взрослым, на ком им жениться? И за кого выходить замуж? Решила их воспитывать?
— Воспитывать их уже поздно.
Мой голос из-под одеяла мама не расслышала.
— Ты, стало быть, вознамерилась тыкать старших носом в их странности… которые есть у всех? «Я странен, а не странен кто ж?» Это сказал великий русский поэт Грибоедов устами своего персонажа.
Мама процитировала персонажа так, словно он был каким-нибудь политиком или вождем, мысли которого должны становиться законом. На самом же деле она вспомнила эти слова потому, что их часто вслух вспоминает бабуля.
— Одни странности не приносят вреда, а другие… — погромче промолвила я из-под одеяла.