Смеющийся Христос
Шрифт:
«Но что произошло?!» — подумал Данила, и через секунду пришло объяснение.
Данила вспомнил рассказ Марка о разрезе глаз Меровингов, услышал, что Марк — брат Марии, увидел, что у них одинаковый разрез глаз… Эти факты подтверждали один другой и вдруг сложились в голове Данилы как пазлы цельной картинки. Марк и Мария — брат и сестра. Понимание — эта маленькая радость — заставила Данилу инстинктивно улыбнуться. Естественная реакция, совершенно спонтанная, возникающая в обход сознания, сама собой, помимо воли.
Да, а когда знакомые люди встречаются,
— Что вы читали, благородная Анна? — бесчувственно спросил Марк.
— Мы читали Евангелие от Фомы, господин Марк, — низким голосом сказала Анна. — Блаженная Святая Мария объясняла мне смысл этого апостольского послания. Так, дорогая?
— Да, — тихо ответила Мария.
— Я уверен, что это было полезно для вас, благородная Анна, — тем же тоном произнес Марк.
— Вы абсолютно правы, господин Марк, я очень благодарна Блаженной Святой Марии за данные мне объяснения. Спасибо, дорогая!
«Зачем она врет? — удивился Данила. — Она не ждала от Марии никаких „объяснений“. Наоборот, это была какая-то теологическая муштра! »
— Вот и хорошо — сухо сказал Марк. — А теперь, Мария, повернись и познакомься. Это — Данила. Я тебе рассказывал, помнишь?
— Помню, — еле слышно ответила Мария, глядя на Данилу с некоторым недоумением.
Печальные. Печальные-печальные глаза. Казалось, Мария плакала несколько часов кряду. Данила ощутил, как зубы до боли стеснили его верхнюю губу.
— Я очень… — начал было Данила, собираясь продолжить — «рад нашему знакомству», но Марк, поняв это, тут же оборвал его.
— Хорошо! — почти крикнул Марк и, положив руку на плечи сестры, развернул ее в сторону двери. — Ты ведь не ужинала сегодня, да?
— Нет, — ответила Мария и с удивлением повернула голову, чтобы еще посмотреть на Данилу, но Марк не позволил.
— Вот и пойдем ужинать…
Благородная Анна смерила Данилу неприветливым взглядом и направилась вслед за Марком и Марией.
Ужин проходил в огромной столовой. В сумраке, при свечах, в полном молчании. Впрочем, это действо даже и не напоминало ужин, скорее — панихиду лилипутов у гигантского гроба мертвого Гулливера. За огромным, необыкновенно длинным столом сидели Мария, Марк, Анна и Данила. Лиц почти не было видно. Прислуживали люди в длинных черных рубахах. Словно тени они скользили по стенам, лишь изредка приближаясь к столу, незаметно, бесшумно.
Трапеза началась с молитвы. Больше никаких разговоров не последовало. Когда Данила доел свою порцию кашицеобразной, лишенной какого бы то ни было вкуса похлебки, его чуть не стошнило. На дне черной,
— Знаешь ли, Мария, какую строфу из Евангелия от Фомы более всего любит твой брат? — спросил Марк после появления на столе чайных приборов.
— Какую? — тихо отозвалась Мария.
— Сто первую, — ответил Марк. — «И сказал Иисус ученикам Своим: Царствие Отца Моего подобно женщине, которая несет сосуд, полный муки. Но сосуд разбился, а мука рассыпалась позади нее на дороге. Женщина не знала об этом, а когда достигла своего дома, поставила Сосуд на землю и нашла его пустым».
Мария заплакала. В тишине были слышны лишь ее тихие жалобные всхлипывания. У Данилы мурашки побежали по коже — что ж это творится?! Что происходит? Что значит этот странный и страшный разговор? «Царствие Отца Моего подобно женщине, которая несет сосуд, полный муки. Но сосуд разбился, а мука рассыпалась позади нее на дороге». Разве могут быть такие слова в Евангелии? И что они значат?!
Марк поднялся из-за стола, попрощался с присутствующими едва заметным кивком головы и вышел из обеденной залы.
Через секунду Данила почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Он поднял голову и оглянулся. Один из служащих замка жестом предлагал Даниле встать и следовать за ним. Куда он его зовет? Данила повернулся к столу и вгляделся в сумрак. Мария и Анна продолжали оставаться на месте. Обе сидели молча, с опущенными головами. Не зная, как поступить, Данила нерешительно кивнул головой, убрал с коленей черную льняную салфетку, встал и, будучи в полном недоумении, машинально двинулся следом за обратившимся к нему человеком.
Шаги Данилы гулким эхом отзывались в высоких сводах черных коридоров. Ему казалось, что он оказался в лабиринте. И только маячащая впереди шагах в десяти одинокая тень его проводника, сам факт его присутствия помогал Даниле держать себя в руках и соответствовать правилам приличия. Но окажись он хотя бы на секунду один, без провожатого, он бы тут же высадил первое попавшееся ему витражное окно, выбрался бы наружу и — хоть вплавь — бежал бы с этого дьявольского острова.
«Как крысы в лабиринте!» — подумал Данила, когда его провожатый опять завернул куда-то за угол, в пятый, наверное, уже раз меняя направление движения.
— Это ваши покои, — сказал провожатый, распахнув перед Данилой тяжелую дубовую дверь.
Тонкий луч слабого искусственного бледно-желтого света пролился из комнаты в коридор.
— Мои покои? — переспросил Данила. — А это надолго? Мы…
— Проходите, устраивайтесь, — попросил провожатый в черной рубахе, поклонился и растворился во мраке коридора.
Данила в нерешительности подошел к открытой двери «своих покоев», постоял на пороге, вошел внутрь, закрыл за собой дверь.
Первым делом Данила обследовал комнату. Словно на боевом задании…