Смоленский поход
Шрифт:
Вернувшись из одного такого похода, Мишка зазвал приятеля к себе в шатер на ужин, дескать, у меня и корма лучше и вдвоем нескучно. Панин, не раздумывая, согласился и отправился вечерять к Романову, чему его верный Лукьян был только рад.
В просторном шатре, может чуть меньше царского, невообразимо вкусно пахло чем-то съестным. Заждавшиеся хозяина слуги полили ребятам на руки из кувшина и подали чистые рушники.
— Федя, а ты не знаешь, зачем государь велел руки в походе кипяченой водой мыть? — спросил,
— Не-а, — отозвался тот, — знаю только, что когда обозники однажды заленились, Корнилий им велел плетей дать.
Содержательный разговор прервали слуги, принесшие небольшие, на татарский манер, столики и поставившие на них изрядные миски с шурпой.
— А нынче не пост? — подумал Романов вслух.
— В походе можно, — отвечал ему Федька с набитым ртом.
Впрочем, насладится в одиночестве едой им не дали, послышался какой-то шум и у полога раздался чей-то зычный голос.
— Во имя отца и сына и святого духа!
— Аминь! — отозвался со своего места Мишка.
Полог раздвинулся, и в шатер вошло несколько человек, в которых Федька узнал остальных царских рынд. Хозяин и его гость встали и степенно поклонились вошедшим, на что те ответили такими же поклонами.
— Вечеряете? — спросил самый старший из вошедших князь Василий Лыков(?)
— Садитесь с нами, — радушно пригласил их Романов.
— Благодарствуйте, — сдержано ответили гости и стали рассаживаться.
Сразу возникла заминка, поскольку Федька с Мишкой сидели рядом, а вошедшие были куда выше Панина родом, и сесть ниже его им было никак нельзя. Впрочем, Федька, прекрасно зная все эти обычаи, тут же пересел на край, что прочие приняли как само собой разумеющее.
— В дозоре были? — нейтральным тоном поинтересовался Василий.
— Ага, за ляхами следили, — охотно отвечал ему Мишка.
— Да, теперь царских рынд в дозоры назначают, — покачали головой прочие.
— А мне интересно, — простодушно отозвался хозяин шатра.
— Интересно, Миша, у девки под сарафаном! — назидательно произнес Лыков, — а ты, царев стольник и не дело тебе в дозоры ходить. Умаление роду!
— Все лучше, чем с топором без дела стоять, — не согласился тот.
— Дурень ты Мишка! Не просто стоять, а царскую особу охранять! Понимать надо. Таковая честь не всякому положена. Это сейчас всяких худородных в рынды производят, а в прежние времена такого бесчестия отродясь не бывало.
— Меня в рынды государь пожаловал, — отчетливо проговорил Федька, — и род у меня честный, не хуже иных и прочих.
— Не хуже иных и прочих, — передразнил его в ответ Василий, — да к нам в холопы, бывало, выше тебя родом продавались! Смотри на него, каков! Не хуже иных и прочих.
— Ты, князь Василий, говори, да не заговаривайся! Федор гость мой, и кто на моего гостя хулу возводит, тот со мной бранится, — прервал его Мишка, — ты ежели по делу пришел, так говори, чего хотел.
— По делу, по делу, — отозвался обескураженный отпором Лыков, — только
— Пора мне, Михаил Федорович, — поднялся Панин, — спасибо за хлеб за соль…
— Едим да свой, — негромко проговорил кто-то из рынд и засмеялся.
Поклонившись хозяину и не глядя на прочих, Федька вышел из шатра. Было уже довольно сумрачно, а слуг рядом не оказалось, так что парень тут же повернулся и, зайдя с другой стороны, начал прислушиваться.
— Эх, Мишка — Мишка, — выговаривал тем временем Романову Лыков, — шатаешься незнамо где и не ведаешь что твоего дядю князя Троекурова велено в железа заковать, да содержать как злодея!
— Не может быть! — Воскликнул в ответ Романов, — кто?
— Не знаешь кто, — саркастически усмехнулся князь Василий, — королевич наш заморский!
— За что?
— За правду! Посмел перечить, видишь ли, кровь христианскую пожалел.
— Как это?
— А вот так! Немец наш хочет всех православных воинов погубить, пославши их на пушки ляшские! Дядя — же твой, не стерпел, да за правду встал, а его за это в железа велено.
— А вы что?
— А что мы? Не стали такого приказа выполнять. Да, так и сказали, дескать, недопустим бесчестия.
— А государь?
— Хех, государь… государь немцев кликнул, уж они-то христопродавцы бога совсем не боятся.
— Что же теперь делать? — пролепетал в ответ Мишка.
Что ему ответил князь Василий, Федька так и не услышал. Рядом раздался шум, ржание коней, забегали слуги и Панин, воспользовавшись темнотой, улизнул. Вернувшись к своей сотне, он, как нарочно, наткнулся на Корнилия.
— Где тебя нечистый носит? — грубовато поприветствовал его Михальский, — мы тебя обыскались.
— У Романова был, — буркнул в ответ Панин.
— Гостил, значит, ну и чем тебя угощали, пряниками али еще чем?
Федька в ответ только промолчал, упрямо сжав губы. Корнилий, приглядевшись в темноте к его лицу, встревожено спросил:
— Случилось чего?
— Слово и дело государево, — едва слышно проговорил парень.
— Чего? — изумился тот.
— Слово и дело государево, — чуть громче проговорил Федька.
— Ну-ка, пойдем, расскажешь что с тобой приключилось.
Через несколько минут, Корнилий уже шел с Федором в сторону стрелецкого лагеря. Подойдя к скромному шатру Анисима Пушкарева, сотник оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вошел вместе с парнем внутрь.
— Что приключилось то — встретил их вопросом, непонятно как оказавшийся у стрелецкого полуголовы, царский кравчий. — Чего звал, да еще сюда?
— Прости, Никита Иванович, да только рядом с государем глаз чужих много, да ушей. А тут у стрельцов куда как спокойнее.
— Вот как?
— Да уж так, ну-ка Федя расскажи нам еще раз что услышал.
Пока Панин рассказывал присутствующим то, что подслушал у Романовского шатра, лица у них все более темнели. Наконец Пушкарев не выдержал и замысловато выругался.