Смоленское направление. Кн. 3
Шрифт:
Мсти! Мсти! Мсти! Последние слова эхом пронеслись по водной глади озера. Паромщики стояли на плотах, опустив головы. О засаде они знали, но побоялись рассказать. Взятые в заложники их семьи, находились в такой же опасности, как и они. Свиртил всё понял и повернул коня в сторону Пнёва.
— Мы отомстим, но потом, когда никто не будет нас ждать. Клянусь, они пожалеют. — Свиртил пришпорил лошадь. — Вперёд!
Пять десятков всадников удалялись от переправы, а в Изменке тем временем, потрошили телеги. Почувствовавший себя на минуту триумфатором, Рихтер не верил своим глазам. Добычи не было. Сотни наёмников, являвшиеся в мечтах — растаяли как утренний туман. Жена Гюнтера вновь стала недосягаема, как впрочем, почёт и уважение в Дерпте. Расспросить у мёртвых, куда подевались
Пройдя Нарову с опережением графика в один день, кеч 'Марта' рассекал воды Финского залива. Держась в прямой видимости берега, мы шли к Кунде. Освоившись со штурвалом, Соболёк подменял Игната каждые четыре часа и так — с утра до самого вечера. Труд рулевого, без гидроусилителя руля, несмотря на все редукторы очень тяжёл. Сулев и Улеб, соответственно помогали отцу и дяде, вращая колесо по команде, в нужную сторону. Как только начинало темнеть, кеч подходил к берегу и мы становились на якорь. Первая неприятность, с которой экипаж столкнулся в море — была банальна. Имя ей — 'морская болезнь'. Четверо новгородцев, только и мыслили, поскорее оказаться на берегу, периодически свешиваясь за борт, вызывая Нептуна. Суточная стоянка в посёлке Тарванпеа (старое название Кунды) стала для них своеобразной наградой за пережитое двухдневное морское путешествие. Особенно, когда они выменяли у сыновей Игната и Вани Лопухина, сэкономленное сухое вино. Ребята охотно поменяли его на курагу, отдавая предпочтение лакомству.
Соболёк примостился рядом с жующими сушёные абрикосы и стал рассказывать.
— Тут, невдалеке, лежит знаменитый камень Линды.
— А кто такая Линда? — Поинтересовался Ваня.
— Старики говорят, что Линда была женой великана Калева. И случилось так, что он умер. Линда положила его на землю, и решила возвести над умершим мужем курган. День и ночь она носила огромные камни в своём переднике, курган был практически завершён, и оставалось положить последний камень — вершину, но подходящего по размеру валуна нигде не могла найти. Тогда она отправилась сюда, в это место.
— Дяденька Соболёк, а как велик этот камень?
— Три десятка мужчин, взявшись за руки и обступив его, смогут обнять камень. Высота же его…, в пять человеческих ростов.*
(Соболёк немного увеличил размеры. Высота камня Линды семь метров, а диаметр сорок).*
— Ого, такой и всеми самолвинцами не сдвинуть с места. — Удивился Улеб.
— Так вот, — продолжил рассказ Соболёк, — Подняла она этот камень и понесла, но он настолько был тяжёл, что завязки передника не выдержали и лопнули. С тех пор, камень так и лежит там. Огорчилась Линда, пошла обратно и так расстроилась, что заплакала. Не смогла она достроить курган для своего мужа. Из слёз её образовалось целое озеро Юлемисте. Утёрла она лицо и сказала людям: — Стройте здесь свои дома в память о моём муже, а если прекратите строить, то озеро затопит вас всех.
— А курган где находится? — Спросил Сулев.
— В Вышгороде. Тоомпеа он называется. С тех пор, люди не прекращают строительство, а если кто-то скажет, что всё построено — предсказание сбудется.
— Дяденька Соболёк, — не унимался Ваня, — мы в Вышгород зайдём?
— Ну, если погода позволит, то в Колывани мы послезавтра будем, там всё своими глазами увидите.
Соболёк как накаркал. Не дойдя до Колывани двадцати миль, мы вынуждены были переждать шторм в устье Ягалы. И всё благодаря барометру, который оградил нас от лишних неприятностей. Как только стрелка показала понижение давления до семьсот тридцати миллиметров ртутного столба и уныло продолжила ползти вниз, мы повернули к реке. Набежавший порывистый ветер сначала принёс дождь, а затем, на море разыгралась буря. Песок дюн смешался с водой, и матового цвета волны накатывались на берег, одна за другой, соревнуясь между собой в высоте гребня. Смотреть на разбушевавшуюся стихию очень хорошо из окна уютного отеля, либо укутавшись в плед, на защищённой террасе, попивая горячий кофе, или потягивая выдержанный коньяк, раскуривая ароматную сигару.
— По всем приметам, море должно было быть спокойным. Как ты почуял, Лексей? — Спросил Соболёк.
— Уши зачесались, а это к дождю.
— А у меня, левая нога ныть начинает, — сказал Игнат, — Когда погода портится. Только за эти дни, наверное, подустал — вот и не почувствовал.
Буря утихла в два часа ночи, а утром, уже ничего не напоминало о грозной стихии. Подняв бизань, мы вновь вышли в море. Расчехлённые арбалеты прогревались на солнце, а Ваня натирал бархоткой рынду. 'Марта' шла в отошедший три года назад датчанам Колывань.
Не успел кеч пришвартоваться к причалу, как к нам стали сбегаться люди. Оно и понятно, подобных судов ещё не видели, тем более что подошли мы под парусом, двигаясь почти против ветра. Как потом выяснилось, местные решили, что их город навестил новый король Эрик, пару месяцев назад, взошедший на трон. Виной тому, были: красного цвета парус и сверкающая бронза 'Марты'. Встретившая нас стража, до самого конца не могла поверить, что короля с нами нет.
Вскоре, всё стало на свои места. Оплатив причальную пошлину, команда сошла на берег. Стурлассон, с тремя ушкуйниками остался сторожить кеч, встретив земляков. Кое-кому не давало покоя наличие монеток в кошельках, а женские взгляды были настолько красноречивы, что, не успев дойти до Домской церки, я остался один. Соболёк повёл ребят показывать достопримечательности в виде рынка, а глазеть на творения местных ремесленников, мне было не интересно.
— Что ж, посмотрим церковь и узнаем насчёт бани. — Решил я.
"Domus Dei" (Дом Бога), был по-своему красив. С каменным храмом Петра и Павла в Смоленске, конечно, не сравнить, но что можно было ожидать тут? Ровненькие бревенчатые стены, разметённые мётлами лужи у входа и попрошайка, в недавно выстиранной монашеской рясе. Завидив меня, человек с маленьким бочонком в руках поднялся со ступеньки и юркнул в дверь церкви.
Зайдя внутрь, я заметил этого монаха, зажигающего свечи возле алтаря. Просто так, без наличия прихожан, палить воск, было не принято. Служитель культа, опознав во мне иноземца, виновато улыбнулся и кивнул головой в сторону бочонка, поставленного возле массивной каменной чаши на высокой стойке. Поняв его намёк, я улыбнулся в ответ и подошёл к рекомендованному мне месту. Освящённая вода капала с узкого желобка, вделанного в плиту песчаника, украшенного янтарём прямо в вогнутую поверхность чаши, и видимо, стекала через крохотное отверстие, так как уровень жидкости оставался неизменным. Обмакнув в воду руку, я перекрестился, достал из кошелька 'белку' и опустил в бочонок.
Смотреть больше было не на что. Пожалуй, чаша и плита с янтарём, являлись самыми запоминающимися предметами. Не молиться же я пришёл. Выйдя из церкви и обойдя её вокруг, тайно снимая на камеру, я вновь столкнулся с монахом, успевшим за это время погасить свечи и устроиться на ступеньке.
— Святой отец, — обратился я к нему, — Подскажите, где здесь можно помыться?
— Везде, где есть вода.
Ммда, какой вопрос, такой и ответ. Попробуем перефразировать иначе.
— Где мне найти баню?
— У причалов, с правой стороны стоит постоялый двор, там воды нагреют. Только истинный христианин туда не пойдёт. — Монах скривился, видимо вспомнил, что-то нехорошее. — Постой, а ты откуда такой взялся?
— Из южных земель.
— Понятно тогда, почему ты к освящённой воде сразу не подошёл. Недавно крестился?
— Да скоро сорок лет минует. Так как, насчёт бани?
— Знаешь, ты к купцам новгородским сходи, попробуй с ними договориться. У них возле озера изба построена, так они там на камни горячие воду льют, в дыму сидят, да вениками себя хлещут. Варвары, конечно, но спину я себе излечил. Главное, Господа славь не переставая.