Смоленское направление. Кн. 3
Шрифт:
Монах скромно покрутил между своими ладонями бочонок для пожертвований и дождавшись желаемого, что-то проборматал себе под нос.
Переться в сторону, где в моё время размещался Таллинский аэропорт, совсем не улыбалось. Во-первых — одному идти нельзя, надо хотя бы собрать компанию; во-вторых — искупаться можно и в море, погода ещё позволяла. Ну а в-третих — возле церковной площади, крутился мужичок, шедший за мной от самой пристани. Кто он такой и зачем следит, ещё предстояло выяснить.
Поблагодарив монаха, я направился обратно к пристани. Пройдя метров сто скорым шагом, чуть не сшиб женщину с коромыслом на плече, и как назло, с пустыми деревянными вёдрами. Кадки покачивались на вёрёвках,
— Лапать он меня собрался, стручок поганый! — Донеслось до меня.
Скорее всего, любитель женских прелестей полноправным горожанином не был. Ибо за тётку вступились несколько выскочивших из домов людей, и ругань перешла в драку, вернее в избиение.
Прихвостень боярина Строгана, Витёк, опознавший меня и ушкуйника Агапа, ещё по походу на Копорье, свалился в канаву и только скулил, прикрывая руками уязвимые места своего тела. С минуту его ещё пинали, а затем, решив, что наказали уже достаточно, люди стали расходиться. Тётка подобрала своё ведро, смачно плюнула в сторону поверженного Витька, и как ни в чём не бывало, продолжила свой путь.
Возле постоялого двора, к которому я добрался без проишествий, меня поджидал Соболёк с мешком в ногах.
— Подсвинка прикупил. — Сообщил он. — Пищит знатно, то, что надо.
— А как это влияет на качество мяса? — Спросил я.
— Лексей, мы ж мимо островов пойдём, а если туман? Без свина никак нельзя. Я думал, ты знаешь. — Удивился моему вопросу Соболёк. — Серебро своё потратил.
О наличии средневекового средства оповещения на воде, я как-то не подумал. Поросёнок действительно подходил для этой цели, как нельзя лучше. Мало того, что это животное безошибочно плывёт к берегу в случае кораблекрушения, так ещё по нескольку часов может визжать не переставая. Гастрономические особенности нового члена экипажа, даже не рассматривались. Пятачку повесели на шею колокольчик, и прикупили вместительную корзину из прутьев, в которой он уснул. Присматривать за поросёнком стал Ваня. Как он объяснил, животного надо кормить пять-шесть раз в сутки, пока он маленький. В Лужках, свиней вообще привязывали к верёвке и пасли как коров, на судне же, откармливать животное не имело смысла.
На палубе кеча, Снорри рассказал мне о земляках, скупавших здесь шкурки бобров, а также о новгородских купцах, регулярно грабивших, по мнению свеев, местных промысловиков. Дело было в том, что весной, с Ладоги пришла ладья. Двое купцов выгрузили шесть сотен капканов, связались с охотниками и раздали в счёт будущих поставок железные новоделы. После этого, житья свеям не стало. Местные несут шкурки только новгородцам, игнорируя 'честных' покупателей и если бы не один сознательный приказчик, то смело можно было собирать манатки, и отчаливать от негостеприимного берега Колывани. Опознав в ушкуйниках русских, свейские предприниматели решили, что экспансия на пушной рынок со стороны Новгорода набирает новые витки и вышли на пристань, дабы посмотреть, с кем им ещё придётся столкнуться.
— А ведь это, наверняка купцы Пахома
(Бобровая струя — секрет, выделяемый из особых желез речных бобров; плотная бурая масса, обладающая мускусным запахом с дегтярным оттенком. Струя бобра применяется как антиспазматическое и успокаивающее средство в медицине).*
На Востоке, где о существовании 'Виагры' ещё слыхом не слыхивали, за один грамм бесценного порошка, приготовленного из бобровой струи, давали золота, на которое можно было купить корову. Крупная особь бобра могла поделиться почти тремястами граммами. Воистину, Пахом Ильич разрабатовал золотую жилу. Тех, кто знал, как готовить снадобья и порошки, после крещения огнём и мечом, остались единицы. Выжившие неохотно делились секретами, и часто, охотники при поимке бобра забирали только дорогой мех, оставляя сокровище валяться на земле.
— Сходить-то можно, — флегматично ответил Стурласон, — Да только нет их сейчас тут. Уехали куда-то.
С рассветом мы покинули Колывань, двигаясь по направлению к острову Осмуссар. Прошли пролив Вяйнамери, и на шестые сутки пути достигли Пярнуского залива. Выбрав подходящую банку, 'Марта' стала на якорь. Оставалось ждать и проверять все, что будет подходить к устью реки со стороны залива. Целый день прошёл в напряжённом всматривании в морскую даль. Второй, был посвящён стирке и приборке. На третий, подняв якорь, мы двинулись в сторону Риги, ловя рыбу и не встретив никого, вернулись на старое место. Так могло продолжаться целую вечность, но на исходе четвёртого дня нашего стояния, свин Пятачок занервничал и попытался вылезти из корзины. Регулярный приём пищи в одно и то же время требовал удовлетворить разыгравшийся аппетит, а так как ёмкость с сечкой никто не подсовывал, то свин решил поискать корм самостоятельно.
Ваня Лопухин в это время дремал в люльке, прикреплённой на мачте, где специально для него был оборудован наблюдательный пост и когда поросёнок своим хрюканьем разбудил его, прислонив к глазу оптику, мальчик чуть не выпустил подзорную трубу из руки.
— Два паруса вижу! — Крикнул юнга с мачты, — Прямо на нас идут.
Экипаж 'Марты', подобно неопытному поварёнку, когда тот одновременно пытается схватить лежащие в разных местах: друшлаг, сковороду и половник, на мгновенье растерялась и заметалась по всему судну. Абордажная команда должна была облачаться в доспехи, а матросы ждать распоряжений у снастей, но приказа как такового ещё не было, и вскоре все устремили свои взгляды на рубку.
Снорька вылез на шум одетый в одну тельняшку и брюки, зажав в руках игральные кости. В каюте шла оживлённая игра в кошу. У Стурлассона намечались 'морсы' и лишь удачное сочетание выброшенных костей, могло исправить сложившуюся ситуацию.
— Что за шум? — Недовольным голосом спросил Снорри.
— Зуёк два паруса заметил. — Ответил Агап.
— Один полосатый, второй в клетку. — Сверху уточнил Ваня.
— Так чтож вы стоите? По местам, живо! Расчехлить арбалеты! — Отдал приказ Стурлассон и метнулся обратно в каюту.
Через пятнадцать минут экипаж 'Марты' был в полной боевой готовности. Артиллеристы крутили вороты механизмов, а я вынес боеприпасы. На метровых стрелах с кожанными стабилизаторами были насажены колбы со слезоточивым газом. При разрушении оболочки, в радиусе пяти метров, находиться было просто опасно. Белый едкий дым поражал глаза и не давал дышать, а на деревянном судне, могло создаться впечатление, что начался пожар. К тому же, я намеревался использовать огнемёт в качестве устрашения. Сожжёные суда меня не устраивали, хотя, на этот случай, в трюме лежал лёгкий водолазный костюм.