Смотрящий вниз
Шрифт:
– Куда?! – спросил я, подбегая к начитанному гангстеру.
– В грудь, сука! – простонал тот. – Во флигеле!
– Лучше б ты бронежилетом заместо героина пользовался. – Я расстегнул на нем кожаную куртку.
Рубаха под ней набухла от крови. Зрачки у Белки закатились, но это еще была не смерть. Пульс у него прощупывался. Нарыв аптечку в машине, я взялся за перевязку, на которую ушел весь бинт. «Из дробовика, не иначе! – сообразил я, оказывая Белке вторую после наркотического укола медицинскую помощь. – Если пробито легкое – труба дело».
И тут в резиденции
Я сошел вниз с «ремингтоном» на плече. Ничто больше не нарушало мирную тишину этого райского уголка: ни лай собак, ни крики перепуганной челяди, ни даже вой милицейской сирены где-либо в отдалении. Прислуга, скорее всего, у Раздорова была местная и к ночи расходилась по домам, оставляя «ранчо» на попечение охранников.
«Бор заснул, долина спит», – вспомнил я Жуковского, стоя на крыльце и обозревая окрестности. Обозрение мое, впрочем, далее освещенного пространства не простиралось. Спрятав так и не обстрелянный до сей поры кольт, я подошел к машине. Белка уже скончался. Заряд картечи сделал свое грязное дело. Но приступать к поискам темницы или светлицы, где, по моему разумению, содержались плененные «фигуры» Маевского, я не спешил. Негоже было оставлять за спиной притаившегося врага. Кто-то отсиживался еще в охотничьем домике, ошибочно принятом Чумой за безобидный флигель.
Прихватив «ремингтон» и аптечку, я отправился в гости к неприветливым хозяевам. Как-то их надо было предупредить о моем визите, и, размахнувшись, я метнул аптечку в среднее окно. В ответ прогремели два выстрела. «Стало быть, приглашают», – истолковано было мной в свою пользу данное обстоятельство.
– Интерпол! – представился я, выбив дверь прикладом. – Всем бросить оружие и лечь вниз лицом!
Сначала о доски грянуло что-то твердое и легкое, а затем упало нечто мягкое и тяжелое. И только после этого я нашарил на стене выключатель. Нашаривать выключатели за истекшие двое суток стало для меня делом привычным.
Бордовый с кистями абажур – я думал, таких и не бывает уже – осветил чудную панораму. Сам депутат Раздоров, придавив толстой щекой доски и раскинув руки, будто апостол новой веры, готовый к распятию, лежал в теплых байковых кальсонах на чистом лакированном полу. Рядом с ним, как я
– На меня напали, – засопел Раздоров, не меняя позиции. – Вы должны меня защитить.
– Уже! – Я рывком сдернул с постели одеяло.
Под ним пряталась дрожащая от страха, а теперь еще и от холода девчонка-подросток лет пятнадцати, не старше. Губы и подбородок у нее тоже подрагивали. Нимфетка была, вычурно изъясняясь, в первозданном костюме Евы, а проще – голая, как сама правда. Дабы прикрыть наготу, она схватилась за подушку, но тут же ее и бросила. Потряхивая грудками, энергично взялась обшаривать изголовье и затем всю постель. Пропажа какой-то ценности девицу испугала куда серьезней, чем появление страшного мужика и черной маске и с «ремингтоном» наперевес.
– Что-то потеряли, мадам? – справился я из вежливости. – Девственность, аванс, украшения?
– Украшения! – Она подобрала с пола упавшие дешевенькие клипсы и, усевшись самым бессовестным образом по-турецки, стала их примерять.
– Это ваш папа? – Я ткнул дулом ружья в широкую депутатскую задницу.
– Не имеете права! – подскочил Раздоров.
– Лежать, – придавил я его подошвой ботинка.
– Интерпол не имеет права! – забормотал избранник. – Международный конфликт!.. Здесь другая юрисдикция!
– А ваш папа разрешает вам с чужими папами трахаться? – продолжил я допрос юной развратницы.
– Я сама! – пояснила она, деловито собирая разбросанную по комнате одежду.
Припомнив, что одноименное женское ток-шоу идет по телевизору почти параллельно с передачей «Спокойной ночи, малыши!», я просто сел. Причем сел на разобранную постель народного трибуна:
– А «Про это» вы, случайно, не смотрите?! Там про это очень много рассказывают!
– Чего?! – Закончив туалет, девица уставилась на меня, будто впервые увидела.
– Ничего! – гаркнул я. – Брысь отсюда!
Она сорвала со стенного крючка шубейку из чего-то растительного и мигом пропала за дверью.
– Теперь с вами. – Я повернулся к притихшему депутату. – У вас есть письменное разрешение на случку с детьми от шестнадцати и младше?
– А у вас ордер есть?! – Вскочив на ноги, Раздоров возродился, словно птица Феникс из пепла. – Ордер покажите! Я государственное лицо! Депутат палаты!
– Нижней палаты, – уточнил я, глядя на его дезабилье. – Наденьте-ка брюки и дальше по порядку.
– На меня напали! – Облачаясь в костюм, Раздоров изложил свою версию происшедшего. – Это не мафия! Это – происки левых! Скоро президентские выборы, и я – баллотируюсь! Хотели учинить надо мной расправу в собственном очаге! Негодяи! Ничего-ничего! Он – все видит!
Раздоров указал пальцем на абажур с кистями.
– Оставим высшую материю, – постарался вернуть я его к насущным вопросам. – Дальше, пожалуйста.
– Я спас эту девочку и спасся сам! – Депутат предложил мне разделить с ним общую радость. – Теперь страна может спать спокойно! Раздорова еще никто не заставал врасплох! И впредь, и отныне, и во веки веков!