Смута в Московском государстве
Шрифт:
Тотчас после смерти Бориса, до того как армия узнала о его смерти, князья Мстиславский и Шуйский были отозваны его женой-императрицей и Федором Борисовичем, сыном покойного. Двадцать седьмого апреля для того, чтобы привести воинство к присяге, и для того, чтобы занять место своих предшественников, в армию приехал Петр Федорович Басманов (который был губернатором Новгорода, когда Дмитрий его осаждал) и с ним еще один воевода. Армия, признав императором, присягнула в верности и послушании Федору Борисовичу, сыну покойного, который послал весьма благосклонные письма в армию, увещевая ее хранить по отношению к нему ту же верность, что она показала по отношению к его усопшему отцу Борису Федоровичу, заверяя в своей щедрости к каждому по истечении шести недель траура.
Князья Василий Иванович Голицын и Петр Федорович Басманов со многими другими семнадцатого мая перешли к Дмитрию Иоанновичу и взяли в качестве пленников двух других воевод, Ивановича Годунова и Михаила Салтыкова. Остальные воеводы и армия пустились бежать в Москву, бросив в окопах все пушки и военные припасы. Изо дня в день города и замки сдавались Дмитрию, который выступил из Путивля навстречу армии. У него было только шесть отрядов польской кавалерии, то есть шестьсот человек, некоторое число казаков с верховьев Дона и
Дмитрий Иоаннович был в Туле — городе, удаленном от Москвы на сто шестьдесят верст, когда он получил известие о происшедшем, и поспешил отправить князя Василия Голицына, чтобы привести город к присяге. Вся знать вышла навстречу Дмитрию к Туле. Наконец, двадцатого июня императрица — вдова покойного и его сын Федор Борисович были, как считают, удавлены, но был пущен слух, что они отравились. Дочь была оставлена под стражей, все другие родственники сосланы кто куда. Покойный Борис Федорович был по просьбе вельмож вырыт в Архангельской церкви, месте погребения великих князей и императоров, и захоронен в другой церкви.
Наконец, тридцатого июня Дмитрий Иванович вступил в город Москву; приехав туда, он поспешил отправить Мстиславского, Шуйского, Воротынского, Мосальского за своей матерью, императрицей, которая находилась в монастыре за 600 верст от Москвы. Дмитрий отправился встречать ее за версту от города, и, после четвертьчасовой беседы в присутствии всех дворян и жителей города, она взошла в карету, а император Дмитрий и все дворянство, пешком, окружив карету, препроводили ее до императорского дворца, где она жила до тех пор, пока не был перестроен для нее монастырь, в котором похоронена императрица — вдова императора Федора, сестра Бориса. Наконец, в конце июля он короновался, что совершилось без больших торжеств, разве только весь путь от покоев до церкви Богоматери и оттуда до Архангельской был устлан алым сукном, а сверху золотой персидской парчой, по которой он шагал. Когда он вошел в церковь Богоматери, где его ждал патриарх со всем духовенством, то после молитв и других обрядов ему вынесли из сокровищницы корону, скипетр и золотую державу, которые были ему вручены; затем, когда он выходил из церкви, направляясь в Архангельскую, по пути бросали мелкие золотые монеты, стоимостью в пол-экю, в экю и некоторые в два экю, отчеканенные для этого случая, так как в России совсем не делают золотых монет; а из Архангельской церкви он возвратился в свой дворец, где был накрыт стол для всех, кто мог усесться. Так они обычно поступают при коронации.
Немного времени спустя князь Василий Шуйский был обвинен и изобличен в присутствии лиц, избранных от всех сословий, в преступлении оскорбления величества, и приговорен императором Дмитрием Иоанновичем к отсечению головы, а два его брата к ссылке. Четыре дня спустя он был приведен на площадь, но, когда голова его была уже на плахе в ожидании удара, явилось помилование, испрошенное императрицей, матерью названного Дмитрия, и одним поляком, по имени Бучинский, и другими; тем не менее он был отправлен в ссылку вместе с братьями, где находился недолго. Это было самой большой ошибкой, когда-либо совершенной императором Дмитрием, ибо это приблизило его смерть.
Тем временем он спешно отправил Афанасия Ивановича Власьева послом в Польшу, как считают, чтобы исполнить данное сандомирскому воеводе секретное обещание жениться на его дочери, когда Богу станет угодно вернуть ему трон его усопшего отца Иоанна Васильевича; это было обещано для того, чтобы получить от него помощь при завоевании империи. Афанасий приехал ко двору и провел переговоры так хорошо, что в Кракове была отпразднована свадьба, на которой присутствовал сам польский король. В это время император Дмитрий велел нанять иноземную гвардию, чего прежде не видывали в России, а именно: отряд в сотню стрелков для охраны своей особы, которыми я имел честь командовать, и двести алебардщиков. Он разрешил жениться всем тем, кто при Борисе не смел жениться: так, Мстиславский женился на двоюродной сестре матери императора Дмитрия, который два дня подряд присутствовал на свадьбе. Василий Шуйский, будучи снова призван и в столь же великой милости, как прежде, имел уже невесту в одном из названных домов, его свадьба должна была праздноваться через месяц после свадьбы императора. Словом, только и слышно было о свадьбах и радости ко всеобщему удовольствию, ибо он давал им понемногу распробовать, что такое свободная страна, управляемая милосердным государем. Каждый день или дважды в день он навещал императрицу-мать. Он вел себя иногда слишком запросто с вельможами, которые воспитаны и взращены в таком унижении и страхе, что без приказания почти не смеют говорить в присутствии своего государя; впрочем, император умел иначе являть величие и достоинство, присущее такому, как он, государю, к тому же он был мудр, достаточно образован, чтобы быть учителем для всей Думы. Несмотря на это, начали вскрываться какие-то тайные интриги, и был схвачен один секретарь или дьяк, которого пытали в присутствии Петра Федоровича Басманова, самого большого любимца императора; который не сознался и не выдал главаря этой интриги, кем был, как позднее стало известно, Василий Шуйский; а сказанный секретарь был отправлен в ссылку.
Наконец императрица прибыла к границам России со своим отцом и братом, зятем, по имени Вишневецкий, и многими другими вельможами. 20 апреля Михаил Игнатьевич Татищев, вельможа, пользовавшийся большим доверием императора, был удален, попав в немилость за какие-то пренебрежительные слова, обращенные к императору в поддержку князя Василия Шуйского, поспорившего тогда с императором о бывшем на столе телячьем жарком, поскольку это противоречит
В конце апреля император Дмитрий получил известие, что между Казанью и Астраханью собрались около четырех тысяч казаков (казаки, как и все те, о которых говорилось выше,— пешие воины, что подразумевается в настоящем рассказе постоянно; а не кавалеристы, как казаки, живущие в Подолии и Черной Руси под властью польского короля, известные в армиях Трансильвании, Валахии, Молдавии и других, каковые казаки с древности ездили верхом и вооружались, как татары, и подражали им во всем, разве только с недавнего времени большинство их пользуется аркебузами, но они не носят никакого оборонительного оружия, хотя многие из них привешивают саблю); которые разбойничали вдоль Волги и говорили, что с ними находится молодой принц по имени царь Петр, истинный (как они пустили слух) сын императора Федора Иоанновича, сына Иоанна Васильевича и сестры Бориса Федоровича, правившего после Федора, который родился около 1588 года и был тайно подменен, так как, по их словам, на его место подставили девочку, которая умерла в возрасте трех лет, как мы упомянули выше. Если бы они говорили правду, то этому царю Петру могло быть от шестнадцати до семнадцати лет; но было хорошо известно, что это всего лишь предлог, чтобы грабить страну, из-за недовольства казаков Дмитрием ввиду того, что они не были им вознаграждены, как надеялись. Несмотря на это, император написал ему письмо, в котором оповещал его, что если он истинный сын его брата Федора, то пусть будет желанным гостем, и приказывал предоставлять ему в дороге все необходимое из съестных припасов, что они называют кормом; но если он не истинный, то пусть удалится из его пределов. Пока гонцы ездили туда и обратно, названный несчастный Дмитрий был убит, как расскажем ниже; но до моего отъезда из России казаки захватили и разграбили три замка вдоль Волги, захватили несколько маленьких пушек и другое военное снаряжение и разделились: большинство отправились в татарские равнины, другие ушли в замок, находящийся на полдороге между Казанью и Астраханью, в надежде грабить купцов, торгующих в Астрахани, или, по меньшей мере, чем-нибудь у них поживиться. Но, будучи в Архангельске, я получил известие, что там все успокоилось, и казаки все это оставили. В пятницу 12 мая императрица, супруга Дмитрия, вступила в Москву более торжественно, чем когда-либо видели в России. В ее карету впряжены были десять ногайских лошадей, белых с черными пятнами, как тигры или леопарды, которые были так похожи, что нельзя было бы отличить одну от другой; у нее было четыре отряда польской кавалерии на весьма хороших лошадях и в богатых одеждах, затем отряд гайдуков в качестве телохранителей, в ее свите было много вельмож. Ее отвезли в монастырь к императрице, матери императора, где она проживала до семнадцатого числа, когда ее доставили в верхние покои дворца. Назавтра она была коронована с теми же обрядами, что и император. Под правую руку ее вел посол польского короля каштелян Малогощский, под левую жена Мстиславского, а при выходе из церкви ее вел за руку император Дмитрий, и под левую руку ее вел Василий Шуйский. В этот день на пиршестве присутствовали только русские; девятнадцатого начались свадебные торжества, где присутствовали все поляки, за исключением посла, потому что император отказался допустить его к столу. И хотя по русскому обычаю посла не сажают за императорский стол, однако ж сказанный каштелян Малогощский, посол польского короля, не преминул заметить императору, что его послу была оказана подобная честь его повелителем королем, так как во время свадебных торжеств его всегда усаживали за собственным столом короля. Но в субботу и в воскресенье он обедал за отдельным столом рядом со столом их величеств. В это время и тесть, сандомирский воевода, и секретарь Петр Басманов, и другие предупредили императора Дмитрия, что против него затеваются какие-то козни; кое-кто был взят под стражу, но император, казалось, не придал этому большого значения.
Наконец, в субботу 27 мая (здесь, как и в других местах, подразумевается новый стиль, хотя русские считают по старому стилю), в шесть часов утра, когда менее всего помышляли об этом, наступил роковой день, когда император Дмитрий Иоаннович был бесчеловечно убит и, как считают, тысяча семьсот пять поляков зверски убиты, потому что они жили далеко друг от друга. Главой заговорщиков был Василий Иванович Шуйский. Петр Федорович Басманов был убит в галерее против покоев императора и первый удар получил от Михаила Татищева, которому он незадолго до этого испросил свободу, и были убиты несколько стрелков из телохранителей. Императрица — супруга императора Дмитрия, ее отец, брат, зять и многие другие, избежавшие народной ярости, были заключены под стражу, каждый в отдельном доме. Покойного Дмитрия, мертвого и нагого, протащили мимо монастыря императрицы, его матери, до площади, где Василию Шуйскому должны были отрубить голову, и положили Дмитрия на стол длиной около аршина, так что голова свешивалась с одной стороны и ноги — с другой, а Петра Басманова положили под стол. Они три дня оставались зрелищем для каждого, пока глава заговора Василий Иванович Шуйский, тот, о котором мы столько говорили, не был избран императором (хотя это королевство не выборное, а наследственное, но, поскольку Дмитрий был последним в роду и не оставалось никого из родственников по крови, сказанный Шуйский был избран в результате своих интриг и происков, как сделал Борис Федорович после смерти Федора, о чем мы упоминали выше); он велел зарыть Дмитрия за городом у большой дороги.
В ночь после того, как он был убит, наступил великий холод, продлившийся восемь дней, который погубил все хлеба, деревья и даже траву на полях, чего прежде не бывало в это время. Поэтому по требованию тех, кто следовал партии Шуйского, несколькими днями спустя Дмитрия вырыли, и сожгли, и обратили в пепел. В это время слышен был лишь ропот, одни плакали, другие горевали, а некоторые другие радовались, словом, это была полная перемена. Дума, народ и страна разделились одни против других, начав новые предательства. Провинции восставали, не зная, что произойдет дальше. Польский посол находился под строгой охраной. Сослали всех тех, к кому сколько-нибудь был благосклонен покойный. Наконец, императрицу, вдову покойного императора Дмитрия Иоанновича, препроводили в жилище ее отца воеводы со всеми статс-дамами и другими польками и очень строго охраняли.