Смута. Письма самозванки
Шрифт:
– Кто сниться будет?
– Царевичи все эти самозванные, – проскулил Димитрий.
– А ты гони их крестным знамением. Это диавол играет! – сухо произнес Филарет. – Подсовывает он тебе мертвяков.
Димитрий испуганно перекрестился.
– Знаю, вера твоя крепка! – добавил Филарет.
Царь кивнул.
– Обещал в сан положить патриарший, – напомнил Филарет.
Дмитрий приподнялся на подушке:
– Завтра, владыко, сделаю тебя патриархом русским. Богородицей клянусь.
Димитрий перекрестился и залез под одеяло с головой.
– Владыко, – остановил его голос царя. Димитрий высунул морду из-под одеяла. – Хочу завтра совет царский собрать.
Взгляд митрополита скользнул по окнам. На дворе было темно, и в ночи раздавались только окрики-переклики стражи да караула.
– Что за совет? – осведомился Филарет.
– Хочу указ издать, чтобы какого ежели самозванца повстречали, вешали там же. Ко мне в Тушино не возили.
Филарет усмехнулся:
– Твоя воля на то. Делай как знаешь.
– Одобряешь? – вкрадчиво спросил Димитрий.
– Коли твоему величеству спокойнее так, то даю свое благословение.
Царь, улыбаясь, закивал.
– На совет все равно приходи, владыко! – крикнул он, когда дверь за Филаретом почти закрылась. – Казачий приказ учредим. А то разгулялись казачки больно.
Филарет согласно кивнул и захлопнул дверь.
Дары волхвов
В избе пахло травами. Сладкий запах щекотал ноздри так, словно кто-то пытался засунуть в них соломину. Руки были перевязаны белым полотенцем и сложены на груди. Мебели, кроме грубо сложенной печи, в доме не было.
Молодая девушка принесла отвар в глиняной чашке.
– Выпей это, казаче, и тебе станет легче, – тихо произнесла она. – Отвар из зимних трав и корений. Дает силу и вещие сны.
Зырян попытался приподняться.
«Вещие сны», – повторил он про себя.
Девушка поднесла чашу к лицу казака. Сначала отвар показался ему горьким и противным, но с каждым глотком и с каждой каплей он превращался в нектар. От сладкого у Зыряна засосало под ложечкой. Губы стали слипаться, а веки налились приятной тяжестью. Его рука больше не могла поддерживать тело, и он тихо опустился на постель.
«Вещие сны, казаче, – пропел в отдалении нежный девичий голос. – Вещие».
Глухой удар на монастырской звоннице заставил вскочить беглого казака на ноги. Конь стоял рядом, даже не привязанный. Где-то не очень далеко играли трубы и били барабаны.
«Может, смотр какой?» – подумал казак.
Шатер монастырской угловой белой башни почти упирался в темное покрывало облаков, проплывавших над ее вершиной. У подножия башни с какими-то своими заботами суетились стрельцы. К башне подкатила черная карета. Ее пассажиров Зырян не видел. Ему навстречу скакал стрелецкий разъезд с саблями наперевес.
– Плохо дело, брат… – Зырян похлопал коня по гриве. – Надо уходить.
Вскочив на круп жеребца, казак лихо дернул поводья и устремился в сторону леса. Погоня остановилась. Ей незачем был этот пришлый,
Зырян гнал по бескрайнему полю, ночь уже расправляла над ним свои крылья. У реки, что в сумерках вилась темной змеей, мерцало пламя костра. Казак спрыгнул с лошади и подошел к костру. В котелке булькала кипящая вода, а на платке чуть поодаль лежала вязанка травы.
– Казаче! – раздался задорный смех.
Зырян вздрогнул. Ксения. В полумрак костра вплыла Годунова.
– Все увидел, что хотел? – спросила Годунова, укладывая мятую траву в корзину.
– Что в лавре? – осторожно спросил Зырян.
– Поляки предприняли штурм, – ответила Ксения, – но у них ничего не вышло. – Годунова улыбнулась. – Тот арапчонок, что ты ищешь, в лагере у Марины Мнишек.
Зырян кивнул головой:
– Я догадывался. Я не смог его уберечь.
Годунова подплыла ближе и положила Зыряну руку на плечо.
– Ступай в Москву, казаче, и возьми свои гроши. После можешь идти в Тушино. Тебя там никто не опознает.
Зырян довольно улыбнулся.
– Оставайся у костра на ночь, – прощебетала Ксения. – Мне пора. Корзинка с едой под кустом.
Годунова растворилась во мраке ночи, словно сгоревшая на небосводе звездочка. Зырян остался один.
Костер ярко горел. Сучья трещали, поднимая вверх снопы искр, раздуваемых ночным ветром. Конь фыркал суховатыми ноздрями и переступал с ноги на ногу. Казалось, что коню не нравится ночлег в диком поле, и он стремится туда, где тепло и безопасно. Туда, где его седоку ничего не грозит. Конь ждал. Ждал решения хозяина, чтобы устремиться вперед и покинуть эти негостеприимные места.
Холодный ветер принес с запада удар колокола. Зырян узнал этот низкий протяжный звук. Вскочив на коня, казак дернул поводья жеребца. Москва была уже близко. Зырян загнал коня на холм. На крепостных стенах Земляного города ярко полыхали костры, протянувшись нескончаемой мерцающей цепью. Ветер тащил гарь из печей московских слободок.
Где-то не так далеко, на северо-западе, стояло сельцо Тушино, где встал всем своим двором самозванец Димитрий. Огней Тушино не было видно, но над лесом поднималось едва заметное красное зарево.
Зырян пришпорил коня. Не попасться бы тушинцам прежде времени. Но вокруг было тихо, только пел свою заунывную песню ветер. Тушинцы частенько шастали по ночам да дожигали огнем еще остающиеся целыми деревеньки. Но огней факелов и ржания лошадей не было слышно.
Зырян спустился с холма и поехал в сторону Земляного города. Ткнув караульным в лицо грамоту Шуйского, казак оказался внутри. Москва не спала. Само лихое время сорвало с нее покрывало сна, заставив московитов быстрее шевелить руками, а где и мозгами. К стенам и башням Белого города, скрипя деревянными колесами, катились телеги с пушечным зарядом. Кто-то, зажав в руках охапку пищалей, тащил их на редут. Караульные стрельцы тут же жгли костры и, рассевшись вокруг огня, травили небылицы.