Смута
Шрифт:
Матвей огляделся. Степь была обманчиво спокойна.
С татарами вроде было перемирие. Никто не ждал набега. Но с тех пор как умер Иван Грозный и воцарился его сын Федор Иоаннович, в перемирие и добрые посулы от татар никто особо не верил. Они ведь, как и ногайцы, сделают быстротечный набег и уходят с добром, а то и людей заберут с собой. Это как придется. Но с жалобой в Москву по такому случаю не поедешь. У казаков этого не бывает. С давних пор у них с царским окружением свои отношения. Бывает, князья за услуги присылают пороха, свинца, сукна да и вина. Царь Иван-то
Ермаку вот грамоту дали. Воевать Сибирское царство. А повезло или нет – у него не спросишь теперь. Думал иногда Матвей, если бы его отрядили куда, пошел бы? Ведь он привык к вольной жизни. Как и отец его. А пришел на Дон Архип Ширшов из Рязанской земли. Почти сорок лет тому назад.
Тогда царь Иоанн Грозный мальчишкой еще был. И о делах его будущих кровавых никто и понятия не имел. Может, только монах какой и знал. Среди них есть такие, что сквозь землю видят. Встречал такого и Матвей. Худосочный, бледный. На хлебе, знать, и воде только и живет. А глаза, как острые иголки. В душу глядят. Легче с ногайцем одному в дикой степи повстречаться, чем стоять и смотреть, как этот монах тебя молчанием изводит. Нет, не хотел бы Матвей в Москве жить. Таким, как он, там не место. Вольные донские и волжские степи. Ни дьяков, ни князей. Ни подати, ни оброка. Матвей ныне и сам мог бы атаманом стать. Его подбивали друзья. Но пока не задалось.
Время покажет. Таким, как Горлик, туго приходится. Ведь они тайно с москвитянами вяжутся. Если ошибется – каюк ему. Но Матвей Ширшов никогда свару не затевал понапрасну. Если повода нет – сиди спокойно и жди. Так всегда говорил ему отец.
С самого утра они кружили по степи без всякого успеха. Кто помоложе, тот даже ожидал крымцев, хотя Матвей в этом не находил ничего хорошего.
Помнил он давешний случай, пару лет тому назад, когда казачий разъезд попал в засаду, устроенную татарами. Жестоко рубились они тогда, а в живых остался только он один! Как уцелел – только Всевышнему ведомо. Но, похоже, сейчас здесь они были одни. Никаких признаков присутствия крымских гостей.
Матвей призадумался. В тот набег татары до Перемышля дошли. И в Мещерскую землю. Как раз тогда в Новгороде, Пскове мор, слышал, случился большой. Много людей поумирало. Татары, как аспиды, пришли с юга. Вовремя в Москве спохватились. На речке Выси воевода Михаил Безнин со своей ратью татар смог одолеть, многих в полон забрали. Говорят, и сейчас за знатных крымцев выкуп дают. Вот так бы ему повезло. Была как-то у него возможность богатого мурзу захватить. Да случай помешал.
– А взглянуть бы надо, – вдруг предложил Никита Репей, кивнув на хищных птиц. – Уж больно любопытно. Не станут они так беспокоиться, если…
– А что? – встрепенулся и Матвей Ширшов, отвлекаясь от невеселых мыслей. – Татар там нет, думаю, но поглядеть надо.
Казаки повернули лошадей на запад и прошли саженей двести мелкой рысью.
– Гляди-ка!
Казаки, придерживая лошадей, удивленно глазели в траву. Там кто-то копошился.
– Вишь ты! – присвистнул Никита. – Человек!
Подъехали
Двое казаков спешились, подходя к незнакомцу. Был он страшно худ, глазами только зыркал на казаков, рукой махнул, пробормотав что-то невнятно. Слова тонули в грязной, свалявшейся, как пучок соломы, бороде. Несмотря на внешний вид, чувствовалось, что человек еще молод.
И чуткий Матвей Ширшов слова разобрал:
– Он про татар говорит, братцы!
Показалось ему, что он где-то уже видел этого мужика.
– Подкова твоему волу! – вдруг крикнул Никита. – Так ведь это Тимоха Медников! – И повернулся к Ширшову: – Узнаешь, Матвей?
И верно, то был Тимофей Медников, теперь уж и Ширшов не сомневался. Три месяца назад исчез он бесследно вместе с несколькими другими казаками. А полтора десятка их мертвыми нашли на шляхе. Понятно всем стало, что остальных татары с собой увели в Крым.
Матвей быстро соскочил с коня, подошел к Тимофею, присел, проведя рукой по спутанным блеклым волосам:
– Тимофей, слышишь меня? Это я, Матвей Ширшов! Узнаешь?
Тимофей еле заметно кивнул.
– Откуда ты? Из Крыма? От татар?
И снова кивок. В помутневших глазах Тимофея как будто прояснилось.
– Попить дай…
– Сейчас, сейчас.
Дали ему вина. Он сделал несколько глотков, помолчал, потом выдохнул:
– Из Крыма я… убег…
– Мы уж тебя схоронили.
– Рано хоронить.
– А еще кто с тобой был?
– Игнат, Самоха…
– Где же они?
– Игнат погиб. Его татарин зарубил. Про Самоху не знаю.
– А с тобой еще кто бежал?
– Я один смог убежать.
– Про Архипа ничего не слышал?
– Нет. А разве не убили его?
– Среди мертвых его не было. Семен от тоски изводится. Думает, что Архип у татар в неволе.
Подняли Тимофея казаки, он стоял пошатываясь.
– Наверное, на твоего посадим, – сказал Матвей, глянув на Арсения. – Он у тебя смирный.
Рябое лицо Арсения на солнце покраснело. Сам он хмурился, как будто не нравилось ему, что Тимофея Медникова нашли они в степи.
– Ладно, может, и так, – сказал он, отвернувшись.
Тимофея доставили на хутор Лебяжий.
Солнце клонилось к закату. Снизу оно казалось каким-то невероятно огромным темно-красным, тяжело остывающим шаром, выплавленным в небесной кузнице. И жара начала спадать.
Алексей смотрел по сторонам, опасаясь нежданной встречи. Но в этом краю, похоже, кроме птиц и зверушек никого не было.
Вон там место подходящее для ночлега. У опушки леса – поляна, трава по колено. Если ляжешь, никто не найдет. А если найдут…
О таком не хотелось думать. Алексей облизал пересохшие губы. Страх еще гнездился в нем, там, в глубине души. Сколько же он прошел за три дня? Немало. Но, кажется, недостаточно. Так маленький зверек бежит от хищного зверя, ищет норку, чтобы укрыться. Так укрыться, чтоб никто и никогда не нашел. Но разве такое возможно?