Смута
Шрифт:
– Я ночлег искал, куда пристроиться, – начал объяснять Алексей, впрочем, без особого рвения. Но надо было что-то говорить. – Дымком потянуло, и вот… – он помолчал. – Я воровать ничего не хотел.
– Жрать хочешь?
Денис пристально смотрел ему в глаза. И вдруг понял Алексей, что в этом взгляде не было злобы или усмешки. Этому человеку можно было доверять. И если сейчас он не разъяснит ему все, как следует, может считать себя покойником.
– Я от хозяина ушел.
– Ясно, – кивнул Денис и присел на корточки. – Дальше?
– Три дня
Пережитое вновь пронеслось перед глазами. Да разве ж все можно объяснить?
– А чего ушел?
– Я сына хозяйского убил.
– Вона!
Денис обернулся к остальным. Начали прислушиваться.
– Он Ульяшку… – Алексей заскрежетал зубами.
Дальше слов не было! Все перевернулось, как в кошмарном сне. И снова безразличие и усталость. Надо же ему было унижаться перед ними! Он уже пожалел, что начал говорить, душу открывать. Пусть лучше убьют его… И вдруг – раз, веревка одна отпала, разрезанная ловким движением ножа, потом другая.
Денис, перехватив длинный нож, усмехнулся, подмигивая:
– Иди поешь, а то и выпей. Выпить хочешь?
– Хочу.
– Семен, налей ему вина.
– Да он кто, чтоб наливать? – возмутился косматый, тот, что захватил его.
– Говорю, налей!
Больше возражений не последовало. Было заметно, что Денис пользуется в шайке уважением, хоть и не вожак он. К его словам прислушиваются, хотя и не подчиняются вполне. Главное было то, что он выговорить кому-то мог, а возмущаться бы не стали. Сколько их всего могло быть? Алексей слышал, что есть шайки, где по полсотни человек. Они порой наводят такой ужас на какую-нибудь округу, что люди только шепчутся по углам, заслышав об их появлении поблизости. Но их легко обнаружить, вот что. Шайки поменьше – куда долговечней. Людей мало, если опасность – растворяются, исчезают в ночи, прячутся по тайным убежищам.
Пойди сыщи их!
В детстве Алексей слышал рассказы старших об опричниках, или, как их еще называли в народе – кромешниках. Они делали такое, что и не всякий разбойник совершит. Покойный отец, напившись вина после сенокоса, сказал как-то маленькому Алеше:
– Царь-то, он…
– Что, тятя?
– Да кровь пьет…
– Как это?
– А вот так… нальет себе чарку крови и выпьет.
– А разве можно кровь пить?
– Можно, – ухмылялся отец. – Если привыкнешь – то очень можно.
Такие разговоры страшны были. Алешка, хоть и мал был, да понимал.
За такие разговоры на части порвать человека и раскидать по ветру, никто и не вспомнит.
Царь тот, Иван, умер уже. А при сыне его, Федоре, вроде жизнь получше стала. Но Алексей не сильно задумывался об этом. Родители его померли один после другого через год. А он, кроме крестьянского труда, ничего в своей жизни и не видел. Ульяшка была его светом. Да быстро померк этот свет.
Вспомнилось ему свое житье в Кремневке, неужели и вправду все ушло?
И вот он здесь, надолго ли?
Разбойничья жизнь пугала непредсказуемостью и непостоянством. Страшные рассказы о разбойничках будоражили
Если не совсем еще забыл веру христианскую – не навек потерян тогда человек. А там уж как придется.
В этой же шайке атаманом был некий Верескун, но его здесь не было и, как понял Алексей, его и не ждали. Находился он где-то в другом месте и с ним остальные участники шайки. Вообще, говорили о нем мало. Чуть что – глаза по сторонам. Неприятно все они смотрели. Во взгляде что-то испытующее, диковатое.
Уже совсем стемнело, и Алексей, отужинав со своими новыми знакомыми, выпил вина и сбивчиво поведал историю прошлой жизни и любви. Не хотел он особо рассказывать. Но Денис потребовал. При этом руку ему на плечо положил. Дескать, говори, другого не дано.
Оно, если разобраться, и понятно. Если тебя напоили и накормили, ты должен душу приоткрыть. Иначе к тебе доверия нет.
Смерть ведь еще недавно на него заглядывалась.
Вот так недавний холоп Алешка Бец, захмелев, говорил, не всегда связно, о том, что случилось с ним. И чувствовал – не может высказать главное. Не получается. Слова выходят какие-то корявые. Он ведь еще и не переболел этим. Мысли путались. Ульяшка вспоминалась. Как она там? Теперь им вовек не свидеться.
Сидели вокруг костра, кто слушал, кто молчал, а кто и спать пошел. Спали тут же, расстелив на земле старое тряпье и шкуры. И как это он сразу не заметил, что тут, в лощинке, лежбище. Построек никаких нет, но шалаши под деревьями. И везде коряги расставлены, как табуреты. Сюда возвращались на ночлег. И только он, голодный как сурок, ничего не видел, кроме куска жареного мяса, от вида которого сводило живот до судороги.
Ясно было как божий день, что повезло ему весьма. Если бы не Денис, его бы кончили до рассвета. Зачем он им?
Заметил Алексей, хоть и пьян был, что рассказ его не вызывает никакого участия. Равнодушно смотрели на него варнаки. Только Денис подбадривал.
– У нас, Алешка, беглые холопы тоже есть… Вон Гришка спать завалился. Он уж лет пять как сбежал. И все не поймают никак. И другие тоже. Кудлатый в Юрьев день уходить собрался. Да долги у него оказались непосильные. Идти некуда. Только скрываться.
– Если поймают – убьют меня, – невесело сказал Алексей, думая о своем.
– Это как пить дать, – согласился Денис. – А ты чего хотел? Но у тебя обратной дороги нет. С нами останешься.
– Я же… – бормотал Алешка, не понимая, как ему с разбойниками оставаться?
– Чего? – Денис хворостину в огонь подкинул, улыбнулся. – Боишься?
– Нет, но… непривычно мне как-то…
– Оно поначалу никому непривычно. Но раз ты руки в крови обагрил – тебе деваться некуда. А хочешь – назад иди. Тебя примут по чести.