Смысл жизни человека и государства
Шрифт:
“Генетический упадок”. Это понятие Лоренца включает в себя два положения. Первое - опасность накопления генетических дефектов из-за поддержания жизни генетических уродов. В принципе, это классический повтор установок нацистского рейха на эвтаназию психических больных и вообще всех “недочеловеков”. Если даже вынести за скобки гуманистические и моральные установки современного общества, то и то с чисто биологической точки зрения для накопления генетических дефектов необходимо наличие закрытых анклавов, приводящих к близкородственным бракам, что становится всё менее реальным в условиях нарастающей глобализации человеческого общества. Тем более что это заявление Лоренца сделано в век активной разработки методов исправления генетических аномалий.
Второе положение понятия “генетического
“Отказ от традиций”. Самое странное для этолога положение. В нём Лоренц доказывает противоестественность внутривидового противостояния на примере конфликта поколений. В то же время он рассматривает нации как различные виды и приветствует их “межвидовое” противостояние, поскольку приобретение нацией в ходе эволюционной борьбы черт своеобразия делает её совершеннее, а потеря своеобразия и замкнутости приводит к тупиковой ветви развития нации как вида.
Сама попытка отождествления наций с видом не выдерживает никакой критики с точки зрения любого биолога. Особенности исторического развития человечества привели к тому, что наличие общего языка и даже проживание на одной территории отнюдь не свидетельствуют о близком генетическом родстве между членами этого сообщества, более того генетическая общность разных национальностей может быть больше, чем между различными представителями одной нации. В качестве примера можно привести финнов и россиян. Те россияне, которые генетически относятся к угро-финской группе, конечно гораздо ближе к финской нации, чем к россиянам с преобладанием генов тюркской группы.
И, наконец, стала ли совершеннее культура Советского Союза по сравнению с культурой Российской империи, самоизолировавшаяся за “железным занавесом” и воспринимавшая как порочную и разлагающуюся культуру всего остального мира? Да и что мешает в нормальном демократическом обществе развиваться различным культурным представлениям и точкам зрения? Скорее уж тупиком развития для культуры любого общества являлось и является желание сохранить её в неизменном виде, поскольку даже с чисто биологической точки зрения любая сверхспециализация вида несёт в себе угрозу гибели даже при незначительном изменении привычного ореола существования.
То же по сути можно сказать и о противостоянии поколений. Во-первых, оно существует ровно столько, сколько существует само понятие поколений, а, во-вторых, и это, пожалуй, самое главное - противостояние поколений, вернее их взглядов на жизнь стимулирует развитие общества, его прогресс, не давая обществу одряхлеть в искусственно поддерживаемой неизменности.
“Подвластность человечества доктринам”. Это положение включает у К. Лоренца две взаимоисключающие проблемы: некритичное восприятие современным человечеством модных идей и излишняя вера в науку, как одно из главных проявлений воздействия на умы современного человека. И если некритичность восприятия была и остаётся проблемой человечества, то, как раз причиной её появления всегда являлась и является, если не полная анаучность, то явная недостаточность научности восприятия действительности. А уж количество некритично воспринимающих те или иные идеи граждан в прямую зависит от того, как много их останавливается на уровне подросткового развития, при котором требуются герои, на которых надо равняться и чьи идеи воспринимаются без серьёзного осмысления как свои собственные. Так что лучше уж вера в науку, поскольку, начиная с самых ранних этапов формирования человека разумного, она, так или иначе, способствовала выживанию человека
В принципе отрицание биологического в человеческой природе и признание только социального начала присуще разным направлениям в философии. И колеблется от излишней идеализации человека у Монтегю: “Зло не присуще человеческой природе, человек злу учится… Его учат агрессивности, как и всем другим формам насилия, которые проявляет человеческое существо” (19), до классического марксистского убеждения в чисто социальной сущности человека: “Та сумма производительных сил, капиталов, социальных форм общения, которую каждый индивид и каждое поколение застают как нечто данное, есть реальная основа того, что философы представляли себе в виде “субстанций”, и виде “сущности человека”… (20.).
Правда, в более поздних работах классики марксизма отходят от столь примитивного похода к сущности человека. Так, “поздний” Маркс уже утверждает, что “если мы хотим … оценивать всякие человеческие действия, движения, отношения и т.д., то мы должны знать, какова человеческая природа вообще…” (21). Ещё более чётко высказывается Энгельс в “Анти-Дюринге”: “Но ведь уже сам факт происхождения человека из животного царства обуславливает собой то, что человек никогда не освободиться полностью от свойств, присущих животному…” (22).
Интересно, что у их последователей советско-марксистских философов почему-то вновь явно превалирует идея гегемонии социального начала в человеке. Причём при доказательстве “снятия” биологического социальным даже такой неординарный философ как Леонтьев опускается до уровня учебника младших классов: “… для того, чтобы обнаружить “глубинную” общность потребности в пище у человека и животного, достаточно взять изголодавшегося человека. Но это не более, чем софизм.” (Пожалуй, это единственное слово, которое может оказаться не понятным младшекласникам). “Для изголодавшегося человека пища действительно перестаёт существовать в человеческой форме, и, соответственно, его потребность в пище расчеловечивается, но если это что-нибудь и доказывает, то только то, что человека можно довести голоданием до животного состояния, и ровно ничего не говорит о природе его человеческих потребностей”. (23). Как говорится: как и какой вопрос поставишь, так и такой ответ получишь. В данном случае Леонтьев убедительно доказывает только то, что марксистские философы привыкли питаться только не расчеловеченной пищей, а для того, чтобы сохранить в человеке человеческое достаточно своевременной поставки пищи.
Конечно, само по себе признание важности биологического начала в человеке совсем не отрицает значимости его чисто человеческих составляющих: душевного мира (внутреннего мира конкретного человека) и духовного мира (мира других людей) (24). Больше того, нельзя не согласиться с Э. Кассирером (2), что “существует система деятельностей, которые составляют сферу истинно человеческого. Язык, миф, религия, наука, искусство - вот различные составляющие этой сферы”. Причём для человека важны не только материальные компоненты человеческой культуры, но и само человеческое общение. Как справедливо утверждает Фромм: “Сама натура человека не может быть согласна с изоляцией и одиночеством. У людей есть потребность в общении, связях с людьми, в самоутверждении, привязанностях, потребность обладать самосознанием, потребность в ориентации и необходимость иметь объект поклонения. Чувство одиночества, фрагментирующее личность, разрывающее её на дискретные части может вести к агрессивности, насилию, терроризму и анархии”.
И всё же хотя “коллективизм…обеспечивает тотальную безопасность, снимает страх перед жизнью”, правда для этого надо подчиниться “всеобщей воле”, где собственная ответственность поглощается коллективной ответственностью” (25), но истинного освобождения от одиночества, а, следовательно, от вопроса о смысле жизни он не даёт. Поэтому и продолжаются попытки философов дать на него ответ, но если они, как это привычно для представителей чисто гуманитарных наук, не обращаются к естественным наукам, то их ответы продолжают носить сугубо субъективный характер.