Снайпер контрольный не делает
Шрифт:
– Почему Виктор был уволен из СОБРа? – не теряя даром времени, спросил я.
– Он нарушил приказ командира.
На этом мой собеседник замолк. Остальных объяснений для него, верного присяге службиста, не существовало.
– В чем это выразилось? – попросил объяснить я.
– Проходила операция по захвату бандформирования. Не в Чечне, в ближнем Подмосковье. Озеров как снайпер должен был взять на прицел главаря.
Собровец вновь сделал паузу, точно подбирая нужные слова для объяснения дальнейших действий Озерова-Роки.
– Никогда
– Взять-то он взял… Но тут же, не дожидаясь команды, выстрелил. Главарь был убит, остальные бандиты повязаны, а Озеров имел с нашим командиром неприятный разговор.
– Командиру было жаль главаря?
– Командир не отдавал приказа вести огонь на поражение. Захватить группировку мы могли и без жертв. Младший лейтенант Озеров был без году неделю в отряде, а решился на самосуд.
– Главарь банды был, вероятно, светлой многообещающей личностью?
– Напрасно иронизируешь, – довольно резко среагировал собровец. – Главарь имел три судимости, в том числе за изнасилование, убийство и тяжкие телесные. Но Озеров не имел права действовать без приказа командира. Ко всему прочему, послал нашего «батю»… Причем в присутствии остальных ребят.
Да, это он, Роки. Узнаю. Сначала ударить, потом фамилию спросить.
– В отличие от Озерова «батя» и остальные наши ребята сдержались. Но вашему Роки пришлось написать рапорт об увольнении из отряда. Он еще легко отделался, командир вполне мог отдать его под суд. Но учли боевой опыт, медали… Может быть, напрасно не сделали этого.
– Это слишком, – в свою очередь, резко заметил я. – Озеров – ас и в рукопашной, и в огневой. Уверен, даже в вашем отряде таких по пальцам пересчитаешь.
– На десяти руках, – впервые усмехнулся собровец. – Озеров невыдержан, самонадеян и… самовлюблен. Таких на пушечный выстрел нельзя подпускать к службе в спецподразделении. Что же касается подготовки… Снайпер он, конечно, был классный.
– Тут я с тобой согласен, – кивнул я. – Что-нибудь еще о нем сказать можешь?
– Сплетни не собираю. – Офицер вновь стал угрюмым.
На том наша беседа и закончилась. Выйдя на улицу, я хотел было немного отдышаться, пораскинуть извилинами, но тут раздался звонок мобильника, лежавшего во внутреннем кармане.
– Приезжайте и получите, господин режиссер! – произнес в трубке торжественно-ехидный голос Юли.
На часах была половина второго. Юлька справилась досрочно. Мне оставалось лишь оценить ее гримерский дар. Если бы она знала, для чего так старалась, бросив все дела.
Не прошло и двадцати минут, как я уже был у Юли. Когда она распахнула дверь, я невольно отшатнулся, а на лбу выступила испарина…
Рядом с Юлькой стоял Пех. Старшина контрактной службы Николай Гусев. Живой и невредимый. Откуда он здесь?! Я отказывался верить в игру, которую сам же и затеял… Стоп! Надо взять себя в руки, войти в квартиру, поцеловать и отблагодарить Юлю. Она гений гримерного
– Иван, – представился актер, протягивая мне широкую хваткую ладонь.
И ручища у него, как у Пеха. Актер он не юный, но известности не добившийся. Поэтому будет стараться. Причем стараться не просто понравиться режиссеру, а на самом деле раскрыться, вжиться в образ по-настоящему, стать на некоторое время этим самым человеком… Загримирован он был безупречно, Юльке удалось сделать тот же тяжелый взгляд, что был у Пеха на фотографии.
Парень он мощный, вот только голос… Ему лучше молчать. Самое главное – первая реакция. Реакция нашего единственного и неповторимого зрителя.
Я нелепо шучу, рассказываю какой-то богемный анекдот. Юлька фыркает, Ивану тоже смешно. Мне нет. Ведь Иван не знает, что выступает в качестве подсадной дичи. Я со стволом в кустах, замаскированный, меня не видно. А актер как на ладони… Но правду говорить актеру нельзя. Иначе он не сможет играть. А у меня другого выхода нет. Успею – закрою. Не успею… Тьфу, нечего сейчас об этом думать.
– Ты играешь ветерана вооруженных конфликтов. Прожженного крутого мужика. Немногословного, немного флегматичного. Но при этом неглупого.
Актер кивает. Это привычное для него амплуа.
– Драться умеешь? – продолжил я.
– Первый разряд по дзюдо, – усмехнулся Иван. – В трюковых сценах снимался без дублеров.
А вот усмешка у него была совсем не пеховская. Не прожженного ветерана, а фольклорного доброго молодца.
– В моем фильме возможна трюковая сцена, – кивнул я. – Ее надо будет снять без дублеров, на крупных и средних планах.
– Сделаем, – продолжает улыбаться Иван.
– А вот улыбаться по роли не нужно, – замечаю я.
Актер тут же исправляется, становится хмурым, серьезным и решительным. Да, пусть для него это будут всего лишь пробы.
– Ты приходишь домой к человеку, который уверен, что ты мертв. Более того, он сам тебя убил. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Иван. – А почему так пробуемся?
– Фильм малобюджетный, – объяснил я. – Значит, снимаем в собственном интерьере, в собственных костюмах… А потом, я хотел бы разыграть эту сцену всерьез, как в жизни. Далее по сюжету твой убийца должен выхватить оружие, но ты его обезоружишь. Ну-ка давай порепетируем.
Я быстрым движением сунул руку в карман, но Иван еще быстрее схватил меня за предплечье, выдернул мою руку с пистолетом и в считаные секунды обезоружил. Он и впрямь оказался специалистом по дзюдо.
– Несильно я? – поинтересовался Иван, видя, что я поморщился.
– В самый раз, – подмигнул я ему. – Твой партнер – профессиональный трюкач, он так запросто не сдастся. Постарайся обезоружить его, повалить на пол. Отпустишь только по моей команде. Главное – предельная натуральность, даже натурализм.