Снайперы

Драбкин Артем

Были ли у вас в годы войны в части особисты?

Мы их не различали. Но они, конечно, были в каждой части, – тогда такой существовал порядок. Но у нас был, например, такой случай. Когда мы стояли в Брянских лесах на переформировке, мы все время тренировались. Проходили мы и непосредственно через сам Брянск. Город тогда был основательно разрушен. Однажды у нас проходила тренировка в небольшом городке, названном в честь какого-то нашего известного деятеля, – кажется, он Дзержинском назывался. Он находился в 30 километрах от Брянска. Там во время занятий была проведена артподготовка. Двое наших ребят во время этой тренировки погибли. Когда после всех этих занятий вернулись на свое постоянное место дислокации, то не досчитались одного бойца. Это было, правда, не в нашей, а соседней роте. По существу, мы тогда находились в тылу. Стали интересоваться и звонить

в комендатуру, назвали фамилию солдата. Там ответили: «Есть такой!» А раз есть, то за солдатом послали его командира взвода. Солдата этого судили. На суде он заявил, что хотел всего лишь сфотографироваться и послать фотокарточку домой. Все прояснилось. Потом, когда через какое-то время с группой других солдат этот солдат возвращался на лыжах, ему, не доходя до части километров пяти, захотелось сходить в туалет. Он подошел к командиру взвода и попросил: «Хочу в туалет!» Не знаю, что они там друг другу наобъясняли, но факт тот, что когда солдат пошел по нужде, этот офицер пустил ему в спину очередь из автомата. Солдат тот погиб. Этого офицера, конечно, осудили. На суде он объяснял, что солдат его оскорблял, что он хотел его просто ранить, чтоб поскорее оказаться на фронте. Этого командира взвода приговорили к расстрелу. Организовали показательный суд, пришли люди в военной форме, приняли решение. Конечно, расстреляли его не сразу. Тогда существовал такой закон: если кого-то и судили в тыловых частях, ему все равно давалось 72 часа на то, чтобы обжаловать решение суда через обращение в Верховный Совет СССР. Он, по-моему, написал такое обращение с просьбой заменить ему это суровое наказание отправкой в штрафную часть. Но это решение в Москве не утвердили. В один из дней у нас в части прозвучала команда: «Тревога!» Всех нас собрали на плацу. Рядом была около стенки вырыта неглубокая ямка. Туда два наших солдата-автоматчика привели этого офицера и поставили спиной к стенке. После того, как был зачитан приговор, автоматчики и «завалили» его. Потом его закопали. Все это мероприятие организовывали особисты. То, что они были в каждой части, мы все знали. Но никто не распространялся об этом.

Ну и в заключение нашего разговора расскажите о том, как сложилась ваша послевоенная судьба.

Я тебе уже говорил, что после демобилизации три года отработал в испытательном цехе на моторостроительном авиационном заводе в Москве. Потом ходил в море под Клайпедой, трудился там тралмастером на судне. Потом вместе со старшим братом находился в нефтеразведочной экспедиции в Заполярье, это было на побережье моря Лаптевых, там, где водятся северные олени и белые медведи. В то самое время три моих брата жили и работали в Эстонии, на строительстве Нарвской ГЭС. Два из них работали бульдозеристами, третий – сварщиком. Один брат написал мне письмо: «Скучно без тебя, приезжай сюда в Нарву…» А так как я был в то время холостой, то взял собрался да и приехал. Думал: здесь чуть-чуть побуду да и уеду. Но получилось так, что насовсем здесь остался. Здесь же женился, появились дети.

Начинал в Нарве работать, как и два моих брата, бульдозеристом. Меня тогда специально обучали этому делу. А потом, когда началось строительство Прибалтийской ГРЭС, я перевелся туда. Я был одним из первых механизаторов, которые оказались на этой стройке в декабре 1954 года. Тогда там и дороги никакой не было. Там, где сейчас находится виадук, работали лесорубы. Я на строительстве Прибалтийской электростанции работал бульдозеристом. Потом, когда уже была пущена первая турбина, перешел работать слесарем в отдел эксплуатации и пробыл там два года. Но здоровье мое было слабоватое, я попросил директора станции Бориса Петровича Мгалобелова меня уволить. Мгаловелова я тогда немного знал. А познакомились мы с ним при необычных обстоятельствах. Когда в 1954-м году я приехал сюда на строительство, здесь же никаких строений вообще не было. Однажды я приехал на участок строительства на своем бульдозере. Шел дождь. Смотрю: ходит какой-то мужичок по участку и поглядывает на меня. Я тогда ехал по этому болоту и растаскивал грунт, который образовался в результате речного отложения. Я приоткрыл дверь и спросил его: «Что вы мокнете? Залезайте в кабину».

«А можно?» – спросил он. «Конечно, можно». У меня тогда кабина была рассчитана на три человека. А работал я, значит, всего один. Разговорились мы с этим мужиком. «Я директор строящейся Прибалтийской ГРЭС, – сказал он мне. – Моя фамилия Мгалобелов». С тех пор мы с ним как-то сдружились. Когда его на грузовой машине привозили вместе с рабочими, он заходил ко мне в бульдозер. Однажды я пожаловался Мгалобелову на то, что надоело работать бульдозеристом. Он мне и сказал: «Как пустим турбину, переходи работать слесарем». Так я там немного и поработал.

А

потом устроился работать на Нарвскую мебельную фабрику. В то время существовал такой порядок: если ты был членом партии (а я был членом партии с 1968 года), то для того, чтобы найти рабочее место, обращался в партком. Уже оттуда звонили на предприятие и помогали тебе устроиться на работу: скажем, звонили к директору на предприятие и обо всем договаривались. И тебе, по сути, ничего уже не нужно было делать для своего трудоустройства. Я начал работать слесарем, потом был обойщиком, мастером цеха деревообработки. В 1971 году меня назначили начальником этого цеха. Им я пробыл около этого года. От этого назначения я пробовал было отказываться. У меня ведь и образование-то было неважным: незаконченное средне-техническое Так меня насильно заставили. Помню, вызывает меня директор мебельной фабрики Ной Исаевич Эпштейн и говорит: «Так и так, с завтрашнего дня принимай цех деревообработки». – «Да вы что? – поразился я. – Я там вообще не разберусь». – «Разберетесь». В кабинете сидел Станислав Шерпитис, который когда-то был начальником этого самого цеха. Он меня и рекомендовал Эпштейну на эту должность. «Не справлюсь», – продолжаю я упорствовать. Шерпитис тогда сказал: «Ной Исаевич, он справится, справится..». Он знал мою хватку. Но я тогда действительно пришел в цех как баран на новые ворота.

Шерпитис вообще-то был очень талантливым человеком. Хотя судьба его трагическая: латыш по национальности, он в войну служил в эсэсовских войсках, потом отсидел за это срок. А жена его Антонина в войну была разведчицей у немцев в тылу. Она тоже работала на фабрике. Но он вообще был очень хорошим мебельщиком. Ведь он, как специалист, делал такие вещи, что, как говорят, ни в сказке сказать – ни пером описать. Например, изготавливал стол заседаний для Кремля. Все деревянные перекрытия на Башне Германа в Нарвском замке, когда шло его восстановление, также он делал.

Ну и как, вы справились со своими обязанностями в качестве начальника цеха?

Справился. Хотя тяжело было работать. Ведь мой предшественник развалил за полгода этот цех основательно. Так как наш 4-й цех деревообработки считался главным на фабрике, то из-за этого стояли другие цеха. Но через месяц мне удалось все наладить, а еще через месяц на фабрике забыли о том, как плохо было в цехе раньше. Потом наш цех посетил сам министр деревообрабатывающей промышленности Эстонской ССР Владимир Васильевич Чернышев. Он дал высокую оценку нашей работе. А работа у нас была очень ответственная. Ведь в нашем цехе делали полуфабрикаты для мягкой мебели: каркасы и основания для диванов, строгали, проводили торцовку и шлифовку.

В 1973 году меня назначили на фабрике начальником лесобиржи. Работа мне подвернулась очень сложная. Через меня, например, проходили все пиломатериалы. Именно у нас на лесобирже они принимались, пересортировывались и отправлялись в цеха. Иногда доходило до 6 тысяч штук этого лесного товара в месяц. Но были и всякие трудности, даже доходило дело до скандалов. Допустим, нам подавали пять вагонов. Было еще такое указание: в течение 20 суток все должно быть разгружено. По документам было указано, предположим, что пришло 60 кубометров товара. Я сам замеряю и обнаруживаю нехватку: тут всего кубометров 50–52. В таких случаях надо было все выгружать, составлять акт и вызывать эксперта. Вплоть до судов дело доходило. На этой должности я проработал около 15 лет, а затем, в 1988 году, вышел на пенсию.

Спасибо, Анатолий Спиридонович, за интересную беседу.

Интервью и лит. обработка: И. Вершинин

Альтшуллер Рэм Соломонович

Я, Альтшуллер Рэм Соломонович, родился 11 сентября 1926 года в городе Ново-Ржеве Калининской области. Сейчас это Псковская область. Помните, у Пушкина есть такое четверостишие:

«Есть на свете город ЛугаПетербургского округа.Хуже б не было сего городишки на примете,Если б не было на свете Ново-Ржева моего».

Это в тридцати километрах от Пушкинских Гор, где похоронен поэт.

Мой отец, какое то время занимался просвещением, как тогда говорили «избач» (народное название культработника, руководившего работой избы-читальни. – Прим. А.Ч.) Потом он командовал, каким-то отрядом, а затем служил в погранвойсках. А мама работала учительницей.