Снег в Венеции

Ремин Николас

Около восьми часов появился театральный врач доктор Пасторе. Трон встал, поздоровался с ним и медленно стал подниматься по ступенькам, ведущим в ложу княгини, не переставая размышлять о своем разговоре со Шпауром. Полицай-президент недвусмысленно дал ему понять, что считает дело закрытым. С другой стороны, Трон не сомневался, что Баллани сказал ему правду; мысль, что и преступник и его закулисный режиссер могут остаться безнаказанными, выводила его из себя.

Да, но что он мог предпринять? Через голову Штаура обратиться к коменданту города? Или прямо в штаб-квартиру в Верону? Трон прокрутил эту мысль так и

этак и тут же отказался от нее. Шпаур прав. У них нет никаких фактов, подтверждающих показания Баллани. Кто поверит на слово потерявшему место службы виолончелисту, живущему за счет связей с мужчинами (Трон подозревал, что надворный советник не единственный друг Баллани)?

А княгиня? Поверит ли она словам Баллани? Княгиня уверена, что Пеллико никакого отношения к убийству не имеет – следовательно, убийца кто-то другой. У истории, рассказанной Баллани, есть, по крайней мере, то преимущество, что она объясняет, почему Перген столь поспешно отстранил от ведения дела Трона и взялся за него сам. Но чем вообще вызван столь обостренный интерес княгини к этому делу? Что заставило ее направить Трона к Палфи? По какой такой причине она приняла скромного комиссарио в своем дворце и пригласила в свою ложу в опере? Может быть, это вызвано всего лишь желанием добиться реабилитации Пеллико, с которым ее связывали дружеские отношения? Однако о том, что Пеллико замешан в преступлении, княгиня – во время первой встречи с Троном – еще ничего не знала. Ее настойчивое желание, чтобы он продолжал вести свое расследование, должно быть, вызвано другими причинами. Но какими?

Трон бросил последний взгляд на свое отражение в большом зеркале, висевшем в коридоре бенуара и пришел к выводу, что отцовский фрак сидит на нем лучше, чем он предполагал. Правда, сукно на плечах немного топорщилось и ширина отворотов не соответствовала последним требованиям моды, но в остальном вид был безукоризненный. Трон открыл дверь в ложу княгини и вошел.

При его появлении женщина, сидевшая в ложе, оглянулась, и на какую-то секунду Трону показалось, что он ошибся дверью. Женское лицо, которое он увидел в призрачном свете, мало походило на лицо княгини, какой он знал ее до сих пор, – деловой, холодной, практичной дамы. Трон догадался вдруг, что холодность ее была маской, рассчитанной на то, чтобы не смущать и не сбивать с толку мужчин при первой же встрече. Сейчас княгиня выглядела совсем по-другому – ослепительной, чувственной красавицей. На ней было платье из серого шелка, длинные, по локоть, белые перчатки, на одной из которых – это был, вероятно, особый род кокетства – виднелось небольшое пятнышко штопки. Трона восхитила ее прическа: волосы были высоко взбиты, открывая поразительной красоты шею и подчеркивая нежный боттичеллиевский профиль.

Княгиня, отлично отдававшая себе отчет в том, какое впечатление производит на мужчин, улыбнулась Трону и сказала вполне искренне:

– Фрак вам к лицу, комиссарио.

Трон был польщен и взволнован, у него неожиданно дыхание перехватило. Он развел руками.

– А вы выглядите, как… – Он умолк, потому что подходящее сравнение не приходило на ум, и только головой покачал – У меня нет слов, княгиня!

Княгиня польщенно рассмеялась.

– Бросьте вы, комиссарио, у нас с вами не свидание! – Она протянула Трону руку, и он понял княгиня хочет, чтобы он просто пожал

ее.

– Что сказал вам Шпаур? – спросила княгиня, когда прозвучали первые такты увертюры. Она наклонилась к Трону, и ее лицо, вновь ставшее серьезным, было так близко, что Трон при желании мог бы пересчитать все ее реснички.

Трон начал с обнаруженной у Сиври фотографии, затем перешел к разговору с Томмасео, потом к Баллани, а закончил рассказ сегодняшней беседой со Шпауром.

Княгиня слушала Трона внимательно, не перебивая. Когда он умолк, она лишь пожала плечами.

– Выходит, Шпаур вам не поверил – Однако этот факт, похоже, ее не очень-то удивил.

– Шпаур усомнился в том, что Баллани сказал мне правду.

– Баллани ничем не может подтвердить свои слова, – сказала княгиня. – А Шпауру нужно нечто осязаемое, с чем он мог бы обратиться к Тоггенбургу.

– Вы считаете, что Баллани ничего не выдумал?

– Во всяком случае, если допустить, что Баллани рассказал правду, сразу становится ясно, почему Перген отстранил вас от дела. В покушение я никогда не верила. – Княгиня посмотрела на Трона – А вы, значит, полагаете, что надворного советника убил Грильпарцер по наущению Пергена?

Трон утвердительно кивнул.

– Если бы Перген оказался на судне вовремя, Грильпарцеру нечего было бы опасаться. Однако неожиданно для всех надворный советник прибыл в Венецию на день раньше, а Ландрини сообщил об убийстве в наше управление, а не в военную полицию.

– А вы уже были на судне, когда там появился Перген?

– Вот этого как раз Перген предвидеть не мог. Ему пришлось выкатить на позицию тяжелые орудия, чтобы избавиться от меня, – сказал Трон.

– И придумать версию о покушении, – добавила княгиня. – Перген заметил в списке пассажиров фамилию Пеллико и «угостил» вас версией о покушении на ее императорское величество. А потом велел арестовать Пеллико, чтобы доказать вам серьезность своих намерений и чтобы выиграть время. На то, что Пеллико повесится в своей камере, Перген, конечно, не рассчитывал. Но и такой исход дела он сумел обратить себе на пользу.

– Он едва меня не убедил, – сказал Трон. – Откуда Пергену было знать, что мы с вами встретимся и что два дня спустя я наткнусь у Сиври на фото Хуммельхаузера с Баллани. У Грильпарцера была не одна причина для убийства надворного советника, а целых две. Все сходится.

– Если не считать одной мелочи.

– О чем вы, княгиня?

– Я об этой молодой женщине. Человек, который собирается совершить убийство на борту «Эрцгерцога Зигмунда», не станет брать с собой на борт свидетельницу.

– Почему бы и нет? Грильпарцер мог провести эту женщину на судно для того, чтобы она впоследствии подтвердила его алиби: «Нет, господин судья. Господин лейтенант провел всю ночь в моей каюте».

Княгиня покачала головой.

– Никто бы ей не поверил.

– И что из этого следует? – спросил Трон.

– Что, скорее всего, не Грильпарцер убил молодую женщину, – сказала княгиня.

– А если не Грильпарцер – то кто же?

Княгиня взглянула на него непроницаемо.

– Некое третье лицо, – сказала она. – Пассажир, который провел эту женщину на судно, потом надругался над ней и, наконец, задушил. А когда убедился, что не сможет выбросить труп за борт, то перенес его в каюту надворного советника.