Шрифт:
– Алё, болезный, жив?! – раздался резкий голос сквозь наушники.
Этот голос для Гриши прозвучал как выстрел, он подскочил от неожиданности и обернулся. На пороге комнаты стоял отец.
– Жив! – констатировал он и понёс пакеты с продуктами на кухню.
– Здравствуй, сынок, – защебетала появившаяся в дверях мама.
– Что случилось, мам? Почему без звонка? – поспешно натягивая на себя маску и медицинские перчатки, спросил Гриша.
Мама, как хорошо обученный солдат, в маске, перчатках и бахилах только собралась что-то сказать, как её загородил вернувшийся с кухни отец
– Потому что завтра мы уезжаем в отпуск, потому и приехали сегодня. Мы бы рады предупредить, так ты же не отвечаешь на телефон. Мать панику подняла, решила, что тебя таки загрызли бациллы.
– Миша! – укоризненно одёрнула его мама.
– Папа, пожалуйста, сними куртку, надень бахилы и маску.
– Чатлане* намордники не носят, – отозвался отец, продолжая таскать пакеты с едой из прихожей в кухню.
– Тогда не надо приходить, – возмутился Гриша. – Каждый раз одно и то же. Ты прекрасно знаешь, что я болен, но ты ведь назло мне это делаешь.
Отец поставил пакеты и повернулся к сыну:
– Не приходить? А жратву тебе мать таскать будет? Да если бы не мы, ты бы уже с голоду помер. Болячек себе надумал и нас в прислугу превратил, симулянт хренов!
Хлопнув дверью, отец вышел из квартиры. Гриша остался стоять в коридоре. Учащённое дыхание со свистом проходило сквозь маску, заставляя её пульсировать в такт дыхания. Руки дрожали от волнения, голова кружилась. Сдерживая приступ тошноты, Гриша побежал в ванную.
– Ну хоть пакеты дотащил, – вздохнула мама.
Умывшись, Гриша вошёл в кухню, мама хозяйничала у холодильника, заботливо протирая продукты и расставляя их по полкам.
– Не сердись на него, он тебя любит.
– Заметно, – раздражённо ответил Гриша.
– Мы переживаем за тебя, ты уже семь лет из дома не выходил – так нельзя.
– Но эти семь лет я и не болел.
– Нас не станет, и что тогда?
– Мама, опять ты за своё. Вспомни, ты ведь сама со мной всё детство по больницам. Врачи меня выписывать не успевали, как я снова у них оказывался. Я в школу только последние два класса ходил, и то кое-как.
– Да, сынок, помню. А ещё я помню, что, когда тебя последний раз выписывали, врач сказал, что всё в порядке, и диагнозы тебе сняли. Когда ты в институт поступил, мы с отцом жить спокойно начали. О внуках размечтались. А на втором курсе – здрасьте-приехали, мизофобия* 1 эта чёртова. Одну болячку победили, другую нажили. Дальше-то что, сынок?
– Я что-нибудь придумаю, живут же как-то с этим люди.
Мама всплеснула руками:
– Что придумаешь? И когда? Семь лет, сынок, семь! Да и разве это жизнь? Ты ведь кроме этих стен и дневников своих не видишь ничего.
1
Мизофобия – навязчивый страх загрязнения либо заражения, стремление избежать соприкосновения с окружающими предметами.
– При чём тут дневники, мама?.. С ними я хоть как-то отвлекаюсь.
– Да ни при чём, устали мы просто. Сил уже никаких нет. Отец
Закончив с продуктами, она пошла к выходу:
– Всё, еда у тебя есть, я спокойна. Завтра вечером мы улетаем, вернёмся через неделю, я позвоню. Пойду отца успокаивать.
Она поцеловала Гришу в лоб и вышла.
– Спасибо, мама, – сказал Гриша, закрывая дверь.
Гриша вымыл пол, протёр дверные ручки и снова сел за дневник.
«Вера, привет. Давно тебе не писал. Представляешь, только сел, думал, с чего начать, и уснул, да так крепко, что не услышал телефон и как родители приехали. Ну и сама понимаешь, все как обычно. Отец орал, мама его успокаивала, но всё-таки дневниками меня упрекнула».
– Нет, не то, – Гриша с досадой отбросил ручку, – так она, чего доброго, решит, что я жалуюсь.
Он посмотрел на часы: было далеко за полночь. С твердым намерением скорее уснуть, он выпил привычную горсть таблеток и лёг в кровать.
Сон все не приходил, мысли роились, не давая покоя. Они появлялись и тут же исчезали, сменяя друг друга. И вдруг одна из них выскочила и замерла, заполнив собой всё сознание.
– Что значит, она решит?! – пробормотал Гриша. – Как что-то может решить или подумать вымышленный персонаж?
Он посмотрел на книжные полки, заполненные исписанными дневниками.
«Как же много я написал. Сколько мне тогда было? Лет десять или девять… вот тогда все и началось. Она напротив моей палаты лежала, конопатая, вредная. Всё мне рожи через дверь корчила, потом записки писала. Интересно, как у неё жизнь сложилась. Тогда я и подумал, хорошо бы у меня всегда была такая подруга. И нарисовал свою Веру».
Гриша улыбнулся своим воспоминаниям и закрыл глаза.
«Доброе утро, сегодня двадцать третье февраля, шесть часов утра, и мы начинаем наше вещание». Услышав радио-будильник, Гриша с трудом открыл глаза. Едва появившийся бодрый настрой сменился тяжёлыми воспоминаниями о вчерашней ссоре с отцом. Вставать совсем не хотелось. «Ещё посплю», – решил он и закрыл глаза.
– Господи, да выключи ты его! – послышалось за спиной.
– Хорошо, – ответил Гриша, протянул руку к будильнику и застыл в оцепенении. На мгновение он замер от страха, нарастающий шум в ушах превратился в барабанную дробь, заглушившую звуки радио. Мысли, путаясь и обрываясь, понеслись бешеным галопом: «Это ещё что? Я схожу сума? Нет, нет. Показалось, я просто не выспался, и всё, так бывает, наверно… Таблетки! Ну конечно, чёртовы таблетки с сюрпризом оказались».
Поняв причину своей галлюцинации, он успокоился и, с усмешкой над самим собой, обнял подушку. Сквозь затихающий шум в ушах пробивались звуки радио: «А к нам в эфир дозвонилась Анна из Челябинска. Здравствуйте, Анна, вы в прямом эфире, кого хотите поздравить?»
– Да-а, нормально меня вштырило, – продолжая улыбаться, пробормотал он.
– Тебя от Анны из Челябинска штырит? – послышалось сзади. – Выключи, радиофил, блин.
В сознании Гриши взорвалась бомба. В один миг ужас, над которым он только что потешался, вернулся, многократно усилившись.