Снежинки на его трицепсах
Шрифт:
Лечил…
Темнота парилки, обжигающе горячий воздух, жгучие прикосновения веника к нежной коже и крупный мужчина, стоящий надо мной. обнаженной и беззащитной…
Эти мысли одновременно с полыхнувшей перед глазами картинкой вновь зажгли кровь.
Минуту я пометалась по комнате, заняв себя такими жизненно важными вещами, как развешивание полотенца и белья. После меня как щепку в океане прибило к берегу-окну, и я прислонилась разгоряченным лбом к холодному стеклу.
Остыть не получилось…
Спустя десять секунд дверь покосившейся баньки распахнулась и на улицу вышел
Он натянул лишь штаны, оставшись обнаженным до пояса, и двигался плавно, текуче, как огромный и очень довольный кот. Чрезвычайно довольный.
Мной на несколько секунд завладело чистое эстетическое восхищение. Ворошилов всегда был объективно красивым, но раньше на это не наслаивалось мое субъективное восприятие. А сейчас…
Он шел среди белого снега, и вокруг высокой фигуры вился едва заметный пар от разгоряченной кожи, на которую медленно опускались крупные снежинки. На волосы, на плечи, на мышцы, как их там, бицепсы-трицепсы… опускались и таяли, растекаясь каплями.
Данила скрылся из вида, а спустя полминуты в сенях загрохотали его тяжелые шаги, дверь отворилась и на пороге нарисовался улыбающийся Ворошилов.
Запоздало я вспомнила, что у этого полуголого идиота все еще бронхит!
— Привет еще раз, — совершенно беспечным тоном поздоровался этот гад и, бросив свои вещи около входа, спросил: — Чай есть? И рассказывай, чем и как ты лечишься.
От такой незамутненной наглости у меня даже глаза потрясенно распахнулись.
— Ворошилов… а ты ничего не попутал? Спасибо, конечно, за парилку, но главный вопрос это не снимает! Что ты здесь забыл?!
— Ну, я ж сказал. — Он сел на стул, скрестил ноги и пристально смотрел на меня.
Самое противное — даже не думал одеваться, смущая меня видом голой груди!
— Что ты сказал‘? — терпеливо переспросила я.
— Лекарства, Алиса. Антибиотики нужно принимать определенное количество дней.
— А, ну да, — несколько смутилась я.
Оправдание своей реакции я могла найти только одно: неловкость.
— А тут ты заболевшая. — Судя по всему, у Данилы, в отличие от меня, стеснения не было совсем. Хотя да, скорее всего, он-то как раз видел очень много голых женщин в своей жизни. А тут — лечил! Причина очень уважительная.
— Со мной все в порядке. Вовремя заметила симптомы.
— Это хорошо, — кивнул Ворошилов и наконец-то начал одеваться.
А я метнулась к аптечке, выгребла откуда все то, что принадлежало Ворошилову, сложила в пакетик и торжественно передала владельцу.
— Ага, спасибо, — он быстро убрал лекарства, натянул пальто и замер на пороге, переминаясь и очевидно не желая уходить.
— До свидания, — с нажимом пожелала я, испытывая огромное желание поскорее выставить его из дома… чтобы не начать интересоваться делами. Не спрашивать, где он остановился, не думать о том, кто же теперь будет делать ему уколы… это очень вредно. Это очень ненужно!
— До свидания, — эхом откликнулся Данила, поправил сумку на плече и внезапно шагнул вперед, кладя руки на мои плечи и слегка сжимая пальцы. — Алиса, дело в том, что… — он замер на полуфразе, словно не в силах произнести задуманного, а после резко мотнул головой
А я осталась стоять в полной прострации и удивлении.
Это что сейчас было?
Явление Данилы Ворошилова внесло смятение в мою честную душу. До этого все было понятно: ну, был человек на жизненном пути, но наши дороги разошлись, и я снова должна погрузиться в вязкое болотце своей жизни. В поиски работы, что весьма сложно сделать в нашем городе и с моим профилем. А еще неплохо бы подумать о том, что давно пора перекладывать печку в той же бане, — дымить стала. И забор покосился настолько, что этой весной обязательно свалится, как только растают поддерживающие его сугробы.
Стоит думать о насущном. О приземленном.
А у меня сердце стучит, и перед глазами та самая картина, где ОН выходит из бани в облаке пара, и снег медленно опускается сверху…
— Так! — я помотала головой, выкидывая из нее вредные образы, и даже для надежности ущипнула себя за нежную кожу на запястье.
Кратковременная боль и правда помогла вернуться в реальность. Я включила радио и наигранно бодро принялась за домашние дела, не забывая постоянно пить чай с малиной и закусывать это дело медом и прочими природными иммуностимуляторами.
Тактика принесла свои плоды, потому на следующее утро я уже ощущала себя практически здоровым человеком, чем и воспользовалась, сразу же отправившись на работу.
Там мне были не рады. Начальство напрямую спросило, какого черта я вышла, когда мне русским языком было сказано сидеть дома и не отсвечивать. Невиданно удивившись от такого наезда, я, впрочем, весьма быстро поняла, в чем было дело.
Оказывается, представители натравленного Гринписа все же приезжали, но были дезориентированы коварной Грымзой, потому уехали несолоно хлебавши, моржа и остальных животных не получивши.
Выдержав маленький бой с начальством, я все же смогла ее продавить. Здание уже было не спасти, но хоть о подопечных мы позаботиться обязаны!
По итогам всей этой борьбы, в конце дня из океанариума я выползала едва живая.
Было такое ощущение, словно меня как лимон выжали и на цедру покрошили особо садистским способом.
Но практически сразу усталость смыло безграничным удивлением. На парковке около океанариума, оперившись о капот незнакомой машины, стоял закутанный по самые уши в шарф Ворошилов, держа обеими руками бумажный стакан с маркировкой известной кофейни. Увидев меня, он вскинулся и пошел вперед, перехватывая на полпути к остановке.
— Здравствуй, Алиса, — обаятельная физиономия Данилы вынырнула из объятий шарфа, чтобы сверкнуть улыбкой.
— Здравствуйте..
— Держи, это какао, — мне в руки сунули тот самый стакан, а после подхватили под локоток и повлекли к машине, со словами: — Пойдем, домой тебя отвезу.
Шок был настолько велик, что как и вчера мне не хватило силы на то, чтобы сопротивляться. Я покорно села в машину, позволила себя пристегнуть и даже сделала несколько глотков сладкого, невероятно вкусного напитка. И уже потом опомнилась, когда на соседнее сиденье приземлился Ворошилов и повернул ключ в замке зажигания.