Снежная Королева
Шрифт:
— Ты лжешь, лжешь, — как заведенная повторяла женщина, понимая, что она натворила, — нет… он был там…
— Нет, — этим коротким словом Дагрун разбил все ее надежды на счастье с любимым, — он просто не пошел, Хани, — с издевкой произнес мужчина. Именно так он называл ее во время их страстной встречи. — Я любил тебя, Йоханна. Ты занимала все мои мысли много лет. Я ждал, когда ты закончишь обучение и вернешься, чтобы я смог упросить твою мать благословить нас. Я дышать на тебя не мог и… если бы Готлиб пошел, я убил бы его на месте. Я пришел к тебе, а ты даже не заметила подмены, ведь мы с братом хоть и двоюродные по отцам, но очень похожи. И Торун — мой! мой сын. Теперь мне стала
— Не-ет, — по залу прокатился полный отчаяния то ли стон, то ли вой, женщины. — Нет, не отнимай моего мальчика, он же еще совсем маленький. Я его грудью кормлю…
— Я не хочу, чтобы мой сын впитывал с твоим молоком всю ту ненависть, что ты испытываешь ко всему миру и к людям. Ко всем, кроме Готлиба. Я не желаю, чтобы ты осознанно убеждала Торуна, что его отец не я. Я сам воспитаю из него мужчину.
— Ты не можешь, — бросилась она к нему, не зная, что сделать — ударить или умолять о снисхождении, — не можешь отобрать моего мальчика…
— Могу! И сделаю!
Мужчина обошел, стоящую перед ним женщину, поднялся в их спальню, завернул спящего ребенка в теплое одеяльце и покинул этот дом навсегда. Жалости он больше не испытывал.
Мужчина резко сел на кровати, проводя ладонью по влажному от пота лбу, и с неприязнью посмотрел на лежащую рядом рукопись. Пожелтевшие листы, исписанные убористым текстом на датском языке, вызывали в нем отвращение. И даже то, что этому фолианту было несколько столетий, а он ценитель древностей и истории повидал их немало, не вызывало в его душе никакого трепета. Хотя все его предки, видимо, приложили руки к написанию этой «инструкции». Когда отец передал ему рукопись, то подробно рассказал, кто и зачем сделал это… пособие?
Первым записи вел его много раз «пра» дед Торун из рода Вестников. Так называли всех его предков, и постепенно это прозвище преобразовалось в их фамилию, а его прадед, приехав в начале прошлого века жить в Россию, стал основателем нового рода, вернее семьи, сменив фамилию на Вестов.
Рукопись передавалась в семье по мужской линии — от отца к сыну. Едва мальчикам в его роду исполнялось пятнадцать лет, они проходили некое посвящение. Вместе со знаниями о своей семье, предках и проклятии их рода, они получали и эту рукопись. С этого момента детство у них заканчивалось, а им предстояло выполнить важную миссию — найти ту, которой предстоит в скором времени… умереть. И в наступившем третьем тысячелетии на фоне развитых компьютерных технологий, попытках найти иноземный разум, подобные сведения легко можно было принять за сказки северных народов. Вот только в его реальности это была жестокая правда. Глеб не знал, по каким причинам он получил эти знания так поздно, но это не отменяло того, что он должен найти и приговорить к смерти молодую женщину в течение этого года.
Поняв, что уснуть больше не удастся, Глеб решительно откинул одеяло и поднялся с кровати. Сегодня ему предстояла важная встреча, итогом которой и станет решение о дальнейших действиях и поисках. Он подошел к окну, сдвинул в
Молодой мужчина опустил взгляд вниз, рассматривая массивный кулон на своей груди. Он не любил все эти побрякушки, но когда отец отдал ему это украшение, он не смог удержаться и надеть его тотчас. Глеб сжал в руке серебряный чеканный кругляш, довольно увесистый, и всмотрелся в изображение на его поверхности.
Агисхьяльм. Шлем ужаса. По древней северной легенде первым носителем был бесстрашный воин Сигурд, победивший страшного дракона Фанфира. Символ бесстрашия, власти и неуязвимости воина… оказался в руках обычного человека. Хотя, был ли он обычным?…
Глеб не верил в потустороннее, но стоя сейчас в лучах занимавшегося рассвета, он ощущал, как от этого медальона исходит…сила. Дитя двадцатого века, он привык во всем искать рациональное зерно, но стоило только коснуться этого амулета, и тело наполнилось странным чувством — решительностью. Если бы он мог, то свернул бы горы. Глеб хмыкнул, удивляясь своим мыслям.
Его всегда интересовала история, а если дело касалось северных народов, то для него это была благодарная почва для исследования. С самого детства он тяготел к сказаниям и легендам Скандинавии, коих за юность было перечитано немало. Теперь это легко объяснялось, его кровь сама стремилась к своим истокам, к знаниям его предков.
В дверь комнаты постучали, отвлекая мужчину от воспоминаний. Натянув на голое тело халат, направился к двери, уже зная, кто пришел в такую рань.
— Доброе утро, отец, — слегка склонив голову произнес Глеб, пропуская того в комнату. Внимательно посмотрел на непривычно бодрого для этого времени суток статного высокого мужчину. Широкоплечий, нисколько не уступающий своему сыну, гибкий, несмотря на свой солидный возраст и раннюю седину в темных волосах, бывший чемпион по боевым искусствам, отставной военный, Евгений Борисович Вестов и сейчас привлекал внимание к своей персоне, особенно со стороны противоположного пола.
— Доброе, сын, — спокойно поприветствовал он Глеба, проходя вглубь спальни.
Бросил косой взгляд на не убранную постель, на что его сын только пожал плечами. У него хоть и за плечами годы армейской службы, но своих привычек он менять не хотел. Иногда ему просто до зевоты надоедал идеальный порядок, царивший в доме отца.
— Вижу, ты всерьез проникся нашим прошлым разговором, — он кивнул на рукопись, лежащую поверх скомканной простыни.
— А ты так уверен, что я соглашусь на это? — спросил Глеб, пристально глядя в такие же, как и у него глаза. — Ты думаешь, что я смогу… скажу незнакомой женщине, которая, возможно, сейчас носит долгожданного ребенка, что она умрет через год, или чуть меньше? Чуть больше…
Евгений Борисович вздохнул, собираясь возразить, но Глеб жестом прервал его, чтобы закончить.
— Я выслушал тебя, отец, прочитал весь этот… бред, — он указал на тетрадь, — но я не стану этого делать. Никогда!
Вестов-старший внимательно посмотрел на сына и снова вздохнул, понимая, что не может не сказать ему главного. До этого утреннего разговора он, хоть и не был уверен в том, что его сын смирится с произошедшим и примет свою «миссию», но надеялся на это. А сейчас, читая в его глазах решимость, с которой он делает это заявление, больше молчать не мог.