Снежная смерть
Шрифт:
Шарканье ног, кто-то звучно чмокает меня в щеку.
— Это Магали, — объясняет Франсина. — Она никогда не пропустит серию, она обожает мигалки.
Прикосновение к моей руке.
— Это Кристиан.
— Пин пон, пин пон, йи-и-и-и!
Другие выходят, не попрощавшись. Слышу, как Бернар бормочет сквозь зубы: «Надо вымыть обе руки, завтра суббота».
— Ян, я буду вам весьма признательна, если вы не станете обсуждать такие болезненные темы при наших больных! — восклицает Франсина, когда все уходят. —
— Но вы же усаживаете их перед телевизором! — огрызается Ян.
— И что же? Что сказал ваш жандарм? — перебивает их Иветт, снедаемая любопытством.
— Ничего приятного. Информация точна: девушку распяли заживо, а потом силой влили в рот литр чистой жавелевой воды, очевидно, через воронку.
Возмущенные возгласы. Я сжимаю зубы и отдаю себе приказ: не давать волю воображению.
— А потом? — это снова Иветт, изменившимся голосом.
— С ее бедер срезали добрых два фунта мяса, словно хотели приготовить хороший бифштекс!
— Ян! Немного уважения! — с возмущением восклицает Франсина.
Мне кажется, она недооценивает его спортивное образование.
— По первым оценкам, женщине было около тридцати, это брюнетка с длинными волосами, синими глазами, без особых примет, — спокойно продолжает Ян. — Они уже связывались с ТССПД, но пока без особого успеха.
— С чем связывались? — спрашивает Франсина. — Вы можете ясно изясняться?
— С Технической службой судебного поиска и документации, — расшифровывает Ян. — Филипп очень верит в научные методы. Он стажировался в НЦУСП и ИКИ, — добавляет он с удовольствием. — В Национальном Центре усовершенствования судебной полиции и в Институте криминалистических исследований.
— Ну и ну! — шипит Иветт сквозь зубы. — И они что-нибудь нашли?
— Ничего. Они собираются показать фотографию жертвы по телевидению.
— Ясное дело, какая-то бомжиха, нарвалась случайно на садиста в здешнем сквере, — провозглашает Иветт.
— Садист, который заранее купил весь инструментарий… По-моему, он ее туда завлек, он заранее готовился убить ее, — отвечает Ян.
— Или просто убить женщину, все равно какую! — шепчет Франсина Ачуель. — Господи, меня просто трясет! Надеюсь, они его быстро поймают.
— А я так не думаю. Гм-м, какой вкусный кекс! У них абсолютно никаких зацепок, — отвечает ей Ян, и в его голосе слышится какое-то удовлетворение. — Он явно был в перчатках. Ах да, я забыл, они нашли кусок пластиковой пленки, покрытый кровью бедной девушки. Наверное, он закрывался ею, чтобы не испачкать одежду.
— Хватит, меня уже мутит! — протестует Франсина.
— Как угодно. Что этот тип с санками — позвонил? — спрашивает Ян.
— Да, завтра к десяти утра все будет готово. Ян организовал санные прогулки для наших подопечных, на собачьих упряжках, — объясняет нам Франсина.
— О, это, должно
— Так поехали с нами! — с энтузиазмом предлагает Ян.
Эта идея мне, в общем-то, нравится. Если хорошо закутаться, прогулка на свежем воздухе, под задыхающееся сопенье хаски… Как на Дальнем Севере… Я сжимаю руку Иветт в знак согласия.
Мы назначаем встречу на завтра, потом Иветт дает сигнал к отъезду.
В машине разговор, конечно, заходит о больных. Юго рассказывает нам, что Жан-Клоду осталось жить считанные годы.
— У него симпатичное лицо, но он такой худой! — сочувственно замечает Иветт. — А астроном — так просто красивый парень, — добавляет она после короткой паузы, а потом грустно заключает: — Как это грустно!
— Он очень страдает из-за своего состояния, — говорит Юго, — он его стыдится. Ему очень тяжело. Я постоянно проверяю его лекарства.
— Вы боитесь, что он может покончить с собой? — восклицает Иветт.
— А кто знает? Все на свете считают его дебилом, а ведь он — дипломированный математик. Такое нелегко пережить, вы понимаете.
Да, я-то понимаю. Я помню, как после случившегося со мной несчастья всем казалось, что я обречена на чисто растительное существование. Жуткое чувство беспомощности, когда ты не можешь быть услышанной, не можешь показать, что все понимаешь. Эти воспоминания наводят меня на мысль о том, что в начале февраля мне предстоит новое обследование в Париже. А потом, может быть, новая операция. Кто знает? Если после каждого хирургического вмешательства я буду становится хоть на чуть-чуть более самостоятельной, быть может, лет через десять я сыграю «Чижика».
— Ну, а что касается Леонара, — продолжает Юго, — когда он учился в последнем классе и готовился к поступлению в Политехнический институт, в его школе случился пожар. Погибли пятнадцать его соучеников. Он был в страшной депрессии и долгие годы находился под наблюдением психиатра. Мадам Ачуель сочла нужным рассказать нам об этом, если знаешь историю болезни, то легче помогать человеку.
Да, мрачноватая история. Юго мягко переключает скорость. Рев мотора соседней машины, гудок, скрип тормозов.
— Людям нравится бросаться под колеса! — комментирует Юго.
Добавляет со смехом:
— Знаете, когда мы выводим наших на прогулку, это просто цирк! Вчера вдруг пропала Магали, я нашел ее в магазине. А Бернар чуть не попал под автобус. Решил перейти улицу, чтобы посмотреть на пирожные в витрине булочной.
— Вы позволяете ему есть, сколько он хочет? — спрашивает Иветт.
— Вообще-то ему предписан строгий режим, но… Бернару трудно вписаться в коллектив, он долго жил вдвоем с матерью. Он одновременно глупый и хитрый, слишком покорный. Именно такие способны внезапно перейти к действиям и наделать глупостей.