Снежные псы
Шрифт:
— Легко говорить правду в глаза, — сказал я. — Легко.
А Ариэлль снова потрогала себя за подбородок, так что я даже не удержался и тоже посмотрел. Ничего, подбородок как подбородок. Наверное, раньше прыщи там были, вот и комплексует. И в эльфы, наверное, из-за прыщей пошла. Вот жизнь — человек становится эльфом, потому, что его одолевают прыщи…
— Вы хорошо стреляете. — Ариэлль кивнула на револьверы, перевела стрелки.
— Зачем мы все время на «вы»? — спросил я. — Давайте перейдем на «ты»?
— Давайте, — согласилась Ариэлль.
— Вот
— Нет. Не очень.
Не знаю, чего меня вдруг пробило на любезности. Обычно я строг, обычно я брутален. Следую завету Дрейка Пыжъюрова, фронтмэна великих «Анаболиков», контринтеллигента и оригинального философа, который в своей классической балладе «Нагайка Симоны Бо» пел: «А когда она попросит чипсы и в солярий, ты скажи ей: «Не, подруга, лопай ампулярий». Вечный совет.
А я чего-то как-то… Короче, бычков в томате предложил. Но получилось неплохо. Кажется, я произвел на девушку впечатление с помощью бычков в томате. Наверное, рекорд. Надо рассказать об этом Тытырину, пусть напишет новеллу «Любовь и бычки в томате». Хотя нет, этому марателю ничего нельзя рассказывать. А то действительно напишет.
— А куда вы идете с этим писателем? — спросила Ариэлль.
— С чего ты…
— Пишущая машинка, — опередила меня Ариэлль и закашлялась.
А я ее даже по спине постучал. Супермен и джентльмен. Болеет, наверное, надо лечить отваром лакричника.
— Туда, — махнул неопределенно в сумерки. — В Деспотат.
— Зачем? — насторожилась Ариэлль, так что я сразу понял, что она со своей когортой тоже идет в Деспотат. И, судя по напряженности в голосе, отнюдь не с экскурсионными целями.
— Надо нам, — сказал я.
— А писатель зачем? — Ариэлль кивнула в сторону Тытырина.
— Обмениваться опытом будем, — злобно булькнул со стороны Тытырин.
— Опытом? — Ариэлль в очередной раз потрогала свой многострадальный подбородок.
Какой-то подбородочный комплекс у нас, честное слово.
— Литературным. — Тытырин плюнул в костер. — Книжки будем обсуждать.
У Ариэлль дрогнули губы. Наверное, она не любит литературу. Может, она любит живопись? Или фотографию? Надо спросить.
— Книжки… — У Ариэлль задрожал нос. — Книжки…
Мне показалось, что сейчас она даже заплачет. Может, щиколотку повредила? Голень растянула? Щиколотку не щиколотку, но надо красавицу спасать. А то действительно заплачет.
— Книжки — это ерунда, а литераторы придурки. Лично я живопись предпочитаю. А книжки мы все сожжем. Чтобы не распространять вредные мысли. Книжки — в костер.
— В костер? — как будто с надеждой спросила Ариэлль.
— В костер, — сурово подтвердил я. — В очищающий пламень! Вместе с Деспотатом!
И хохотнул с тупостью. А Ариэлль вздохнула вроде как с облегчением.
— Мы поможем вам, — кивнула она. — Тирания падет! Тираны будут наказаны!
— Там кобольды, — напомнил я.
— Кобольды нас не пугают, — харалужно ответила Ариэлль. — Эльфийская Ортодоксальная Лига
— Да, конечно, — поддержал я. — Только вот зачем лезть на рожон? Гораздо целесообразнее действовать по-другому, используя разум.
— Ты что-то хочешь предложить?
Я многозначительно промолчал.
— Если это что-то недостойное звания эльфа, то мы…
— Ничего недостойного! — заверил я. — Все в рамках нравственного кодекса Мэриэлль…
— Откуда ты знаешь про Мэриэлль? — удивилась Ариэлль.
— Как откуда? Про Мэриэлль все знают, — удивился я в ответ. Отчего не сделать девушке приятное?
— Имя ее звенит в веках! — возвысила голос Ариэлль.
— Это точно, это точно. А ты-то сама зачем в Деспотат двигаешь? Да еще и с подружками. По делу или так, тоже опытом обмениваться?
Я кивнул через плечо в сторону пробивающихся сквозь туман костров.
— Опытом нам с ними обмениваться нечего, — насупила брови Ариэлль. — А идем мы туда с конкретной целью — покарать святотатца, ренегата и дегенерата Сироткина, нанесшего всей Ортодоксальной Эльфийской Лиге смертное оскорбление и удар в спину. Он должен быть строго наказан.
Ах ну да… Я вспомнил рассказ Перца про приключения Энлиля Сироткина в обители ортодоксальных эльфов, про всякие эти надругательства над священными книгами, а также другие сомнительные с этической точки зрения действия. И я подумал, что Ариэлль, пожалуй, имеет право на скальп Энлиля.
— Он должен быть очень строго наказан, — повторила Ариэлль. — А по некоторым данным, Сироткин в Деспотате. Если Деспотат занимается его укрывательством — Деспотату не поздоровится. И вообще, позорный во всех смыслах слова Деспотат не имеет права на существование. Или ты имеешь что-нибудь против?
Я против ничего не имел.
— Всем отдыхать! Двинемся с рассветом! — громко сказала Ариэлль.
И растаяла в предутреннем сумраке. А я остался с Тытыриным возле костра.
— Литературу она не любит… — буркнул Тытырин. — Тоже мне… Может, она и Родину еще не любит? Наверняка эту дуру какой-нибудь принц отшил. Думала, он ей скажет: «Давай умрем в один день». А он ей ответил: «Может, мы, конечно, и в один день умрем, но в разных местах. Ты, старуха, в деревне Желтые Подмышки, а я в Рейкьявике…» Вот она и разозлилась. Короче, ухажер нашел себе красавицу покрасившее, с такими большими… перспективами. Вот Ариэлль и завелась. Теперь хочет Деспотат спалить. Все как всегда — ревнивые женщины губят империи…
— Тытырин, а ты не можешь дать мне свой роман почитать? А вдруг мне понравится? — изменил я тему разговора.
— Нельзя покуда, — отказался тот. — Мреть может напасть, тогда проза не прорастет, конструкция разрушится.
— Тытырин, а ты знаешь, кто становится настоящим писателем?
— Кто до тридцати умирает?
— Дурак. — Я посмотрел в сторону невзошедшего еще солнца. — Настоящий писатель — тот, кто жжет.
— Глаголом? — ухмыльнулся Тытырин.
— Не глаголом, а вообще…